обретению свободы. Мы освободились от власти султана, говорили они. Но вскоре стали приходить дурные вести. В тех районах, что оставались под контролем султанской армии, войска начали выселять крестьян из деревень. Такой пришел приказ. Народы, сотрудничающие с врагом, следовало изгнать из мест их обитания.

Рядом с прекрасным городом на берегу моря, справа от гор, которые первыми появились на картине, госпожа Ширин нарисовала полуголых детей, падающих от усталости в снег. По заснеженной тропе брели, опустив головы, угрюмые люди. В голове и в хвосте колонны шагали солдаты с ружьями. Жандармы! Я попал в свой сон. Увидел маму. Она спряталась в подвале церкви. Злые люди играли отруб ленной головой священника, как мячом. Церковные колокола замолчали. Колокольню взорвали динамитом. От них и следа не должно здесь остаться, сказал чей-то голос. Через сто лет не будет ни малейшего признака того, что они когда-то жили на этих землях. Никто о них не вспомнит. Кто это говорил? Откуда госпожа Ширин все это знает? Те времена, о которых она рассказывает, остались в далеком прошлом, и происходило все с другими людьми. Тогда откуда во мне память об этом?

Госпожа Ширин медленно встала с табурета. Покачнулась немного, ища равновесие. Я поспешил подхватить ее под локоть, но она оттолкнула мою руку и подошла к ближнему к библиотеке углу столовой. Я понял. Началась стадия лихорадочного возбуждения. Госпожа Ширин переходила от одного фрагмента картины к другому. Требовала от меня оттенков красного, оранжевого, пунцового. И непрестанно говорила. Голос ее стал громким, звонким, чистым. Тысячи крестьян умерли по дороге. Это называли белой смертью. Деревни, где еще недавно звучали веселые песни, сжигали дотла, заперев в домах женщин и детей. Дома эти исчезали в дыму. Море бушевало, море ярилось. По нему продвигались темные силуэты кораблей.

Мои руки дрожали. Не получалось смешать нужные оттенки. Но госпожа Ширин не обращала на это внимания и продолжала, не останавливаясь ни на секунду, рисовать и говорить. А может быть, она молчала и это я сам читал рассказ – по картине на стене. Кровь на заснеженных горных склонах, посиневшие от холода детские ножки, брошенные без погребения трупы, красные реки, пылающие дома… Остановитесь, госпожа Ширин! Хватит! Вы совсем без сил останетесь. Так хотел я сказать, однако не мог раскрыть рта, не мог произнести ни слова. Но ведь эту историю нельзя было рассказывать. Зря, очень зря стала госпожа Ширин писать на стене эту картину.

Однако я по опыту знаю, что пока она занята картиной, ее лучше не трогать. Может ответить резко. Так что я опустился на стул рядом со столом. В саду играли тени. Слышны были крики чаек и шелест акации на вечернем ветерке. Госпожа Ширин уже не различала цветов, рисовала по наитию. А мне теперь сложно стало осознавать, что я вижу. И все же я рассмотрел спускающихся с гор опечаленного молодого мужчину и девушку рядом с ним. Я узнал ее черные косы, выглядывающие из-под белого головного платка. Сердце забилось быстро-быстро.

– Один из друзей взял в жены эту девушку. «Я спас жизнь человеческую, – говорил он. – Жизнь для того, кому она принадлежит, ценнее всего на свете. Мы продолжим наш род, начнем всё заново, возродим нашу деревню».

Мой мозг сам продолжил эту историю. В большом городе было безопасно. В горах за большим городом у его друга был большой дом. Там они собирались начать новую жизнь. Он еще не знал, что ему придется уйти в горы и сражаться, а потом его убьют в пещере, словно дикого зверя. Голос моей мамы. История, которую она шептала мне на ухо. Мой отец. Он нашел маму в сожженной деревне, в подвале церкви. Она не ушла в горы, где все замерзли насмерть, а спряталась. Отец спас ее, отвел в безопасное место. На картине появлялись новые цвета, возникали новые образы, а в моей памяти открывались запертые двери. Может быть, это и был тот проход, о котором говорила госпожа Ширин?

А она вдруг замолчала и обернулась ко мне. Я вздрогнул – такое гневное выражение было на ее лице. Чем я мог так ее разозлить?

– Садык, твой отец спрятал твою беременную мать в нашем доме. Это было надежное место. Так он думал. А потом? Что случилось потом? Ты знаешь, о чем я говорю. Человек, жизнь которого подобна темной воде…

Я уставился себе под ноги и пробормотал:

– Откуда мне знать, госпожа Ширин? Это горькая история тех времен, когда меня еще не было на этом свете. Важно не прошлое, а наша нынешняя счастливая жизнь. Но раз эта история стала для вас источником вдохновения, значит, в ней заключен важный смысл. Вы создали великолепную картину. Такое сильное произведение…

Я не знал, что сказать дальше. Меня грызла ужасная тревога – должно быть, причиной тому был внезапный гнев моей госпожи. В растерянности я посмотрел на зеркало, в котором гасли последние солнечные лучи. Ни красок, ни фигур разглядеть больше было невозможно. И все же я различал голубой цвет направленных на меня глаз госпожи Ширин. Наверняка я, сам того не заметив, допустил какую-то ошибку. Разозлил ее. Огорчил. В прошлом так тоже бывало. Когда госпожа Ширин создает свои картины, ее очень легко вывести из себя.

Неожиданно быстрыми шагами госпожа Ширин подошла к столу и опустилась на стул рядом со мной. Я сразу же встал, принес миску с абрикосами и вишней. Абрикосы от жары совсем покраснели и покрылись крапинками. Госпожа Ширин взяла одну вишенку, долго ее жевала. Косточку выплюнула на пол. Впрочем, там клеенка расстелена. Я съел персик и уселся на стул. Некоторое время мы сидели, не разговаривая, окруженные открытыми банками с краской, кистями и разбросанными по клеенке разноцветными пятнами, и ели фрукты и ягоды из миски, которую я держал на коленях. Я время от времени поглядывал краем глаза на госпожу Ширин, пытаясь понять, не прошел ли ее гнев. Она сидела, повернувшись к стене, медленно жевала вишни и рассматривала свою картину. Когда она заговорила, ее голос звучал устало.

– Теперь ты веришь мне, Садык? Помнишь, я говорила, что открылся проход из прошлого в настоящее? Все эти люди пришли оттуда. А Фикрет через эту же расселину провалился в прошлое. Хорошо, если он найдет обратную дорогу и вернется.

Что сказала госпожа Ширин потом, я не расслышал, потому что как раз в этот момент заскрипела дверь. Подняв головы, мы увидели в дверном проеме длинный тонкий силуэт Селин. Некоторое время она пыталась разглядеть что-нибудь в