— Сильно сомневаюсь, пташка, но я, пожалуй, запомню, что ты будешь должна мне ответную услугу. Так о каком возращении идет речь?

— Привези Дэйна в замок.

— Думаешь, он напьется на радостях от победы и не сможет сидеть на лошади? Я бы ни за что не пропустил такое-то зрелище, но императорская задница не любит отдаваться хмелю. Только войне и крови.

— Просто… привези его. Это только ты сможешь сделать.

— Я все еще ни дьявола не понимаю из того, что ты говоришь, но считай, что у тебя есть мое «да». Даже у голодных сук на псарне нет столько мольбы во взгляде. — Он чуть помедлил, а потом, прогнав улыбку с лица, хмуро сказал: — Если ты опасаешься за жизнь этого засранца, то зря. Я не первый раз стою с ним плечом к плечу, и, поверь мне, нет такой стрелы или меча, или топора, которые бы отправили его к Костлявой. Не знаю, прокляты мы все или нет, но Дэйн точно заговоренный.

Киирис множество раз слышала сплетни о том, что император выживал после таких ран, что свалили бы с ног и великана. В некоторой степени, и на разговорах о его проклятии и бессмертии зиждилось бесстрашие нэтрезских воинов. Он был прав, когда говорил, что просты солдатам нужно что-то большее, чем храбрый человек: им был нужен бог.

Мейритина сглотнула набежавшие слезы. Будь оно все проклято трижды и навеки! Образ умирающего Дэйна со слипшимися от крови волосами и кровавой росе на светлых ресницах вонзился в сердце так не вовремя! Если она срочно не возьмет себя в руки, то даже бесшабашный Рунн может заподозрить неладное.

— Ты его брат, — сказала она так твердо, как могла. Может хоть теперь до этого длинноухого упрямца дойдет истинный смысл их кровной связи. — Ты должен быть его опорой на случай, если император… упадет.

— Вот демонова задница, звучит почти как пророчество меня на трон. — Он снова скабрезно разулыбался, потом невзначай потрепал Киирис по голове. — Ладно, пташка, раз уж ты тут чуть не слезы льешь, то придется тебе уступить. Считай, что за тобой большой долг.

Она лишь молча энергично закивала. Большой долг. Очень-очень большой.

— Кстати, ты не видела Раслера? — ни с того, ни с сего спросил Рунн, когда Киирис уже вынырнула из укромного уголка в тени стройного ряда колонн. — Уже которые сутки его не вижу. Уверена, что он от горя не … того? — Наследник тени затянул на шее призрачную удавку. — Кажется, этот псих в тебя втрескался не на шутку.

Киирис могла бы много сказать о том, что все они принимали за любовь лишь отраженную в ее глазах собственную мечту о любви, но вместо этого лишь передернула плечами: мол, откуда мне знать?

На этом разговоры закончились. Мейритина поскорее вернулась в комнату, откуда наблюдала за тем, как вереница всадников во главе с императором и Рунном, покидает внутренний двор. Ничего помпезного, ничего громкого: просто две сотни людей покинули Замок туманов на рассвете. Их не провожали рыдающие женщины и сопливые дети, не желали удачи дворяне, а служки не орошали следы лошадей дорогим вином на удачу. Просто мужчины ехали воевать за то, что им дорого: за безмятежный сон своих жен и детей.

Киирис не нашла в себе сил проститься с Дэйном. Просто не смогла. После того, как они насытились друг другом ночью, император уснул. Она разглядывала его безмятежное лицо, заставляя память вобрать в себя каждую морщинку вокруг глаз, каждую случайную полуулыбку сквозь сон и стук сердца. А потом потихоньку выскользнула из постели и трусливо сбежала к себе в комнату. Прощаться сил не было. То немногое. Что еще удерживало ее на грани безумия, понадобиться для самого последнего и самого безупречного теургического мастерства.

— У меня все готово, Кровь богов. — Бесцветный голос Раслера выудил ее из меланхолии.

Киирис даже не смогла удивиться его внезапному появлению в комнате, откуда, как она думала, был лишь один вход и выход. Раслер столько лет блуждал по замку в погоне за призраками своего забытого прошлого, что наверняка лучше всех знал каждый вход и выход, каждый закоулок и каждый потайной ход.

Она хотела сказать ему — напомнить — что у них не будет второго шанса, но одного взгляда на бесцветное лицо Наследника костей было достаточно, чтобы понять — он осознает весь риск куда больше нее самой.

— Тогда давай соберем Осколок, Раслер, и пусть боги катятся в задницу.

Ее нарочитый азарт сделал свое дело: по лицу Наследника костей скользнула тень улыбки. Киирис вдруг с отчетливой ясностью вспомнила слова отца: «Даже самые страшные вещи проще вторить с улыбкой». Вт уж по истине: без изрядной доли безумного задора им лучше и не начинать, потому что цена за провал будет стоить слишком многих жизней.

— Я не могу тебя потерять, Кровь богов, — прошептал Наследник костей, когда Киирис поравнялась с ним и взяла за руку. — Мы не можем.

— Я всегда была с тобой, Раслер. — Она прижала вторую ладонь к груди наследника, замерла, слушая, будто музыку, частые глухие удары его сердца. — Я и так в тебе.

В ответ на это он поднял их руки со скрещенными пальцами: фиолетовый туман теургии яростно растекался по их коже, глубоко и жестко впивался в плоть.

— Киирис?

— Да?

— Отпусти меня, когда все закончиться. Отпусти… насовсем. Я больше не могу так страдать. Эти голоса. — Раслер с шумом выдохнул через стиснутые зубы. — Я становлюсь безумнее с каждым часом. Не могу больше контролировать это, и слышать не могу.

Она пообещала ему одним взглядом. Хоть знала заранее, что эту клятву сдержать не сможет.

Раслер снова привел ее в свою комнату, приоткрыл, поморщившись, Завесу, за которой скрывалось его личное убежище. О внимания Киирис не укрылось то, как тяжело ему далось одно просто прикосновение к теургии. Как будто все то, что раньше было его силой и опорой, в одно мгновение стало раскаленной отравой. Мейритина догадывалась, что все дело в его осознании себя. Раньше он принимал свои способности как что-то данное свыше, благословение давно ушедших богов, редкий талант, рядом с которым выдающийся дар отца Рунна тускнел и таял, словно снег в грязной луже. После того, как она разметала его с таким трудом выстроенную защиту от самого себя, Раслер, наконец, понял, кем и для чего был так щедро «одарен» даром убивать одним лишь усилием воли. До боли знакомые чувства, которые переживала и она сама.

В комнате, где раньше царил упорядоченный покой, теперь всецело властвовал хаос. Сундуки и коробки валялись на полу изувеченные и изогнутые, как будто их долго и упорно колотили железным прутом. Раслер даже не смотрел по сторонам, вел ее дальше, вглубь, туда, где раньше не было ничего, кроме тьмы. Вот, значит, где он пропадал все это время. Как и она, искал утешения в том, что было близким и знакомым, за что можно было ухватиться в минуты слабости и самого сильного отчаяния. Вот только ее личное испытание болью вышло на новый виток, куда более сильный и непокорный, чем предыдущий.

— Я думала, никто не знает, где Пыль забвения, — сказала она, когда Раслер втащил ее в узкий и совершенно непроницаемый коридор. Теперь она могла положиться лишь на него, и слепо шла вперед, с каждым шагом проваливаясь как будто в самую тьму.