— Побоялся? Чего ты боялся, Ром?

— Что ты снова убежишь и в ванной закроешься, и вместо потрясного секса я снова получу облом. Подумал, ну его на хер допытываться, решил, что мне второй раз послано чудо, что вы просто очень похожи. Кстати, а ты чего тогда в ванной спряталась, когда я тебя Эй во сне назвал?

— Я тебя приревновала, —  Сашка отчанно радовалась, что темно, и Роман не видит, как она густо покраснела.

— К кому, Саша?  — в округлившихся глазах Романа отражался блеск ее глаз. Он ее даже от себя отодвинул, чтобы лучше рассмотреть.

И Сашка, чтобы избежать ненужных ответов, поцеловала его в плечо. Роман отозвался мгновенно, но она не стала его больше распалять.

— С меня теперь неважный марафонец, Рома, на сегодня мой лимит исчерпался. Я в душ и спать. Только ты не иди за мной, — Саша знала, что увяжись Яланский за ней в душ, вторая серия обеспечена, а она правда измоталась.

— Я тебя отнесу, маленькая, и не спорь. Понял, это была разовая индульгенция, которую я должен каждый раз зарабатывать по новой. Скажу тебе, мое положение гораздо лучше, чем было час назад.

Он принес ее из душа, завернутую в полотенце, уложил на кровать, и снова у Сашки было чувство, что она редкая антикварная вещь, которая может треснуть от любого неосторожного движения.

 — Я когда за Илюхой приехал и впервые тебя увидел, меня как молнией шибануло, подумал, так не бывает, — они лежали, сложившись в пазл, и Роман говорил ей в шею, держа руки у нее на животе. Самая правильная и удобная поза для сна. — У меня в голове сидело, что моя Эй вышла замуж и уехала, а тебя я воспринял просто как двойника. Но скажи, почему ты молчала все это время?

— Сначала я обиделась, что ты меня не узнал, потом ты сказал, что меня ненавидишь, потом я ревновала тебя к жене, а потом… Я не знаю, Ром, — она сонно покачала головой, — все произошло так стремительно, я переехала к тебе в дом, мы жили как семья, и мне все сложнее было сказать. Один раз я решилась, но ты уснул.

Роман хмыкнул, и его рука переместилась ей на грудь.

 — Нам не мешало бы научиться договариваться не только в постели маленькая, в этом отец прав. И знаешь, что я понял, любимая? Той девочкой, Эй, я заболел, бредил ею, это была как мания, навязчивая идея, гонка, в которой я искал свою Эй в других женщинах и не находил. А тебя я люблю здесь и сейчас, ты моя жизнь, Сашенька, моя маленькая горячая девочка…

Последние слова Саша уже не слышала, она спала.

Сашка отложила в сторону книгу и смотрела на идущего к ней от дома мужчину. Ее мужчину. Любимого. Единственного. Своего мужа. Смотрела и не могла налюбоваться проступающими под футболкой рельефными мышцами, знакомым прищуром оливковых глаз, тянущимися в улыбке губами. Саша вспомнила, какими горячими они были этой ночью, и зажмурилась. Даже пальцы ног поджала от ощущений, вызванных этими воспоминаниями, такими острыми и свежими, что внутри сладко заныло. Самой стало смешно, они женаты больше года, у нее от этого мужчины трое детей, а она все еще чувствует себя новобрачной в медовом месяце!

Их младший сын лежал рядом в детском подвесном шезлонге, он тоже увидел отца и радостно застучал ножками, демонстрируя широкую улыбку с прорезывающимся крошечным зубиком, что стоил его родителям нескольких изнурительных бессонных ночей.

Если бы не Роман, Денька, наверное, и вовсе не родился бы. Для Саши первая половина беременности прошла как в тумане, а Роман сразу же после родов тщательно изучил все возможные методы контрацепции.

— Все, маленькая, хватит с нас. Трое с головой, — заявил он тогда Сашке, заключая ее в кольцо рук вместе с кормящимся малышом. — Еще одна такая беременность, и я сдохну.

На втором месяце у Саши начался сильный токсикоз, она и не думала, что так бывает. Ее тошнило и выворачивало до спазмов, даже зубы в лихорадке стучали, она ложилась на пол в ванной, чтобы далеко не ходить, там ее и нашел Роман. Сашке было ужасно стыдно, она плакала и просила его уйти, а он молча держал ее за плечи, пока ее рвало, вытирал губы салфеткой, умывал лицо, а потом целовал и уносил на руках в спальню. И снова бежал за ней, когда она неслась в ванную, закрывая рукой рот в новом приступе рвоты. И так раз десять на день.

Гиперемезис — такой вердикт вынес лечащий доктор и еще трое приглашенных специалистов, а потом все четверо, пряча глаза, посоветовали прервать беременность.

 — У вас очень тяжелый случай, Роман Станиславович, — говорила заведующая отделением лучшего в городе перинатального центра, — ваша жена теряет вес, у нее нарушена функция почек, высок риск преждевременных родов. Подумайте, вы оба молодые, наберетесь сил, а потом снова попробуете.

 — Рома, Ромочка, разве так можно? Он же наш… — Сашка в отчаянии цеплялась за руки Романа, а он кусал губы, прижимался к ней мокрой щекой и шептал:

 — Сашенька, родная, любимая, я не могу смотреть, как ты мучаешься, если бы ты знала, как мне жаль, если бы я мог вместо тебя его носить…

 — Помоги мне, Ром, — сказала она, заглядывая в глаза, полные сострадания и боли, — я справлюсь, только если ты будешь со мной. Пожалуйста, не отдавай его им...

Он кивнул, поцеловал ее в висок и сказал, поднявшись.

 — Мы подумали. Мы будем рожать. Согласны на госпитализацию.

С этого дня он только так и говорил о ее беременности  — «мы». «Мы лечимся», «мы спим», «мы гуляем», «нам нельзя». Саша две недели пробыла в стационаре, днем лежала под капельницей, ей вводили необходимые препараты, а вечером приезжал Роман и нес ее в душ. Там она держалась за его шею, а он очень нежно намыливал гелем спину, плечи, руки, и Саша чувствовала, как одно его присутствие придает сил, они будто вливались через его объятия и поцелуи.

Роман собственноручно сдвинул в палате кровати, и, поскольку клиника была частная, никто не возражал. Саша уютно сворачивалась клубком на широкой груди мужа, его руки смыкались вокруг нее кольцом, и тошнота сама по себе уходила вместе с тревогой и всеми страхами. Утром Роман дожидался завтрака и кормил ее, не давая встать с постели, как советовали врачи, а потом уезжал в офис.

Заботу о детях на это время взяла на себя Сашина мама. Вскоре состояние Саши чуть улучшилось и ее отпустили домой, при этом Роман говорил не иначе, как «нас выписали». Но все равно тошнота не уходила, Сашка соблюдала строгий постельный режим и ждала возвращения мужа, который выводил ее вечером подышать воздухом, а затем нес в душ.

Все закончилось в одночасье, однажды Сашка проснулась и поняла, что ее больше не тошнит. Она прислушивалась к себе, однако ставшей уже привычной муторности не было, и ей захотелось на радостях разбудить мужа. Но Роман спал крепко, Сашка подперла подбородок локтями и приготовилась терпеливо ждать.

Проснувшийся Яланский, обнаружив рядом с собой довольную, улыбающуюся жену, начал в панике оглядываться по сторонам — он решил, что все еще спит, это такой сон, и тогда Сашке стало его ужасно жалко. До слез. А дальше началась по меткому определению свекра «вторая часть Мерлезонского балета».