Олег ехал молчаливый, погруженный в тягостные думы. Лицобыло желтое, изможденное, словно полжизни провел в застенках. Лиска подъехалаближе, попросила тихонько, косясь на страшных Мрака и Таргитая:

— Ну, побей меня.

Олег вздрогнул, взглянул в ее зарумянившееся лицо.

— С чего вдруг?

— А то ты сам себе перегрызешь горло.

Олег поднял брови, непонимающе оглянулся на Мрака иТаргитая.

— Что, я похож?

— Уже можно хоронить, — заверила она.

Олег торопливо провел ладонью по лицу, будто стряхивал капликрови.

— Ну-ну, как только, так сразу.

— Что? — не поняла Лиска.

— Как только отыщу палку побольше.

Лиска сверкнула глазами, смотрела недоверчиво. Ейпоказалось, что сумрачный Мрак поглядывает подозрительно в ее сторону, что-тоговорит Таргитаю, волчьи глаза оборотня вспыхивают ревнивым огнем. На всякийслучай приотстала, начала с безразличным видом шарить глазами по сторонам.

Таргитай вытащил дудочку, но едва песня достигла ушей Олега,он ткнул коня пятками в бока, унесся далеко вперед. Дурацкая забава, подумалОлег сердито. Человек все еще не расстался со звериным миром, в нем зверябольше, чем того существа, которого желал Род, а песни тешат как раз ту часть,что не от человека! Девки заслушиваются, ибо дуры, а Мрак от них прямосветлеет… С Мраком сложнее. Как раз песни Таргитая удержали в людской личине,но и с этим когда-то разберется на досуге. В песнях все же есть волшебство,только иного рода, даже могучий Гольш не сумел обнаружить в дудочке Таргитаячар.

Задумавшись, не заметил, что рядом уже долгое время едетЛиска. Его жеребец потянулся к ее кобылке, попробовал игриво куснуть,споткнулся. Олег вздрогнул:

— Что?.. А?

— Возьми.

Он тупо смотрел то на нее, то на толстую суковатую палку вее руке. Она несмело улыбнулась:

— Вот… Побей, тебе сразу станет легче.

Олег покачал головой:

— Береза. Твердовата.

Она смотрела непонимающе. Он объяснил серьезным голосом:

— Береза, бук, вяз, граб — тяжелые, ими лупят быков. Ты набыка смахиваешь не очень… Хотя, если сбоку… Ну-ка, повернись… Нет, все равно нетянешь. Для тебя надо помягче: сосновые палки, ольховые, осиновые…

Она кивнула, сказала серьезно:

— Хорошо, поищу. Но я деревьев не видела, в Песках думала,что все они — твердые. Как узнать, какое из них какое?

— Шарахни Таргитая по голове. Если переломится — твердая,если согнется — мягкая.

Она смотрела недоверчиво:

— А если ни то, ни другое?

— Ударь еще. Сильнее.

— А… а Таргитай?

— Ну… что Таргитай, он разве что спросит, где это стучат.

На восьмой день въехали в тень. Таргитай задрал голову датак и поехал, вытаращив глаза. Мрак сказал хладнокровно:

— Тарх, у тебя раззявленный рот.

— Знаю, — ответил Таргитай простодушно, — я сам егораззявил.

— А… ну если сам… Все же закрой, а то ворона влетит.

Воздух становился свежее. Земля превратилась в высохшуюпотрескавшуюся корку. Дальше вовсе лопалась, крохотные трещины углубились,разбежались густой сетью, начали раздирать землю. Снизу попахивало гарью, инойраз выстреливались дымки. В глубине чудилось движение, доносился шорох трущихсяпанцирей. Мрак хватался то за лук, то за секиру, но неизвестное тут жезатихало, словно за Мраком следили сотни глаз.

Лиска жалась к неврам, не замечая, как все чаще оказываласьвозле Мрака. Эти странные люди ехали сжигаемые болью изнутри, а во внешнем мирекак будто ужаса и не существовало. Видели, дескать, разные деревья, даже некуюволховью грушу. Мрак держался в седле неподвижный как скала, глубоко запавшиеглаза смотрели зло и насмешливо. Тень становилась все гуще, кони тревожновсхрапывали, прядали ушами.

Олег шевелил губами усерднее. Они у него пересохли ипотрескались, как земля под копытами. Когда заговаривал с друзьями, хрипел икаркал пересохшим горлом, как простуженная ворона. Глаза ввалились, смотрелизатравленно.

Мрак все чаще озабоченно осматривал изорванные сапоги —подошвы разлохматились. Если Таргитай и Олег исхудали за дорогу, то Мрак ещеприбавил в плечах, руки стали толще, потемнел, как обугленное дерево. Глаза злоблестели, часто скалил зубы — острые, белые, недобро ухмылялся, ноздри хищнораздувались.

Таргитай оглянулся: далеко на самом краю земли золотиласьполоска — солнечные стрелы поджигали землю. Дальше тень становилась гуще. Кзапаху зелени примешивался другой — изгои чуяли, но не понимали, а Мрак злораздувал ноздри, дергал лицом.

— Что ты за волхв, боишься обернуться? Это же, дурень, некаждому дано! Надо пользоваться. Это как поесть вволю, медведя заломать или кчужой бабе сходить. Время упустишь — в старости уже ни того, ни другого, нитретьего.

— Ты не очень пользуешься своим доподлинным обликом, —напомнил Олег нервно.

— Коней не хочу пугать! А мог бы птахой, хоть и такойгадостной, все время бы ширял под облаками.

Добрый Таргитай напомнил:

— Мрак, ему страшно.

— А что это вообще? Ты вот тоже не знаешь.

— Я дурной, — сказал Таргитай убито, — не боюсь по дурости.Еще в деревне говорили. А Олег у нас умный…

— Я тоже дурной?

Когда над головами мелькнула тень, Олег даже пригнулся,смотрел тупо в конскую гриву. Мрак вздохнул так, что услышали и в Авзацкихгорах, а Лиска пустила коня рядом, сказала тихонько:

— Научи… Будем летать вдвоем.

Олег отвел глаза, а Таргитай сжался от горячего сочувствия.Волхв покраснел. Трус — не трус, а перед женщинами всегда стыднее. А тут ещеМрак рассматривал каждую ворону: дескать, не трусят, хоть и в перьях, дажеворобьи не падают камнем от страха, а они меньше ворон.

Не говоря ни слова, Олег остановил коня, бросил повод Лиске.Все молча наблюдали, как он отошел на десяток шагов, присел на корточки.Таргитай видел, как шевелились губы молодого волхва, но слов не слышал, а жаль— вставил бы в песню.

Теперь Олег все чаще ехал задним. Мрак и Таргитайоглядывались. Мрак скалил зубы. Олег помалкивал, лишь криво улыбался. Пустьпотешаются — так прячут тревогу за него, а ему бы осмыслить случившееся.

Тогда, в первый раз, когда заклятие внезапно встряхнуловсего, а режущая боль пронзила внутренности, он решил было, что умирает. Затемслепой ужас заставил вскочить, ринуться от страшных существ. Опомниться неуспел — оказался в воздухе. Сразу выбился из сил, начал падать на близкуюземлю!