— Комитет по встречам. Те, кого мы подстрелили, это дезертиры. Сбежали, бросив своих.

Его догадку подтвердили несколько хлопков одиночных выстрелов, прозвучавших вдалеке.

— Разбежались среди развалин, — развил мысль инквизитор. — Нам это на руку. Надеюсь, они отвлекли на себя основные силы. Пока очухаются, перегруппируются, много времени уйдет.

На них выскочил высокий и тощий, как жердь, офицер или летчик в высоких шнурованных ботинках. Аким дважды выстрелил в него из нагана. Промахнулся. Слишком далеко для точной стрельбы из револьвера. А барабан уже пуст.

— Уйдет сволочь! — крикнул инквизитор китайцу, перезаряжавшему карабин.

— Понял, командира! — встал на одно колено. Тщательно прицелившись, плавно нажал на спусковой крючок. Отдача привычно толкнула приклад в плечо.

Офицер схватился за поясницу и рухнул, завалившись набок.

Под ноги Поплавкову выкатилась голова в тюбетейке. Проводник! Не далеко ты смог убежать, старик.

— Убью! — процедил инквизитор. — Убью тебя, кто бы ты ни был.

— Если не треп, то попробуй, — неизвестный захихикал. — Пока я тебя не разделал как барана.

Поплавков осторожно выглянул из-за угла. Перед ним кривлялся и прыгал на одном месте дервиш в перемазанной кровью одежде. Правая рука сжимает длинный клинок:

— Думаешь поймать меня врасплох? Неправильно думаешь. Кто тебя сюда звал? Зачем пришел? Кто такой? Отвечай!

— Давно шаманишь здесь, уродец? — инквизитор не спешил вылезать из-за прикрытия стены и подходить ближе.

— Ты кого уродом называешь? Не зли меня! Я таких, как ты, быстро убиваю.

— Щас я тебе бошку отверну. Привык с пленными и стариками воевать.

— Ясно! Очень человечное, но в какой-то степени печальное решение. Говорить всегда легко, но есть у тебя силы выполнить задуманное. Слабые всегда надеются на слова, а сильные за них умирают.

— Слушай сюда: слабость — это грех. Я человек, а ты живодер. Я инквизитор третьего ранга и сейчас начну тебе популярно объяснять, что это такое!

Объяснение было быстрым и коротким. Аким влепил дервишу пулю между глаз и одну добавил в грудь. Так, на всякий случай. С такого близкого расстояния невозможно было промахнуться.

Дальше улица, занесенная песком, выходила к площади, занесенной песком. В центре высилась башня, взметнувшаяся указующим перстом к небу.

Поплавков вспомнил зарисовки Старой крепости, которые ему показал Старший брат Лазарь, перед тем как он собственноручно сжег их. Правильнее их было назвать кроками. Кроки — схематический набросок плана местности, с жирным черным крестом почти в самом центре. Таким же символом был отмечен рисунок полуобвалившейся башни, которую обвивала исполинская сороконожка.

Художник не оставил после себя никаких записей, если не считать короткой подписи под рисунком башни и ползущей по ней гигантской сороконожки чудовищных размеров: «Я поспевал повсюду. Всегда старался быть впереди, чтобы не прятаться за чужими спинами. Не раз чувствовал дыхание госпожи Смерти. Я знал, что она всегда рядом. Здесь она явила мне свой лик воочию. Чудом ушел. Один, совсем один…»

Казалось, художник рисовал с натуры. В отличие от руин чудовищное насекомое было прорисовано подробно. Можно было разглядеть чешуйки и венчавшую извивающееся тело женскую голову с коротким ежиком волос. Рука, послушная воле живописца, точно передала на бумаге все, что он видел.

Акима не удивило то, что кроки принадлежат именно этому человеку. Человеку, сумевшему еще в юности изменить свою судьбу, которая заранее была предрешена. После окончания Петербургского Морского корпуса перед ним маячили отличные перспективы, но он, не раздумывая, сменил офицерский кортик на кисть живописца, наплевав на угрозы отца лишить его содержания. Инквизитору импонировал жесткий, непреклонный характер Верещагина, помогавший ему двигаться по избранному пути. Поплавков почти повторил маршрут художника, только в более ускоренном темпе. Ему не надо было задерживаться для обороны Самаркандской цитадели, где генерал-губернатор Кауфман наградил Василия Васильевича Георгиевским крестом четвертой степени за смелость и отвагу. Он в одном из боев, несмотря на смертельную опасность, снял вражеское знамя, водруженное неприятелем над русским укреплением. Крошечный русский гарнизон в течение недели защищал крепость от нападения армий бухарского эмира.

За время осады от и так малочисленного гарнизона осталась горстка русских солдат и офицеров, способных держать в руках оружие. Каждый штык на счету.

Натурщиками для его батальных полотен были солдаты. Верещагин рисовал героев — простых тружеников войны и сам погиб как воин, делая зарисовки на палубе боевого корабля. Художник лично не раз участвовал в боевых вылазках из осажденной цитадели, несколько раз схватывался в рукопашную на крепостной стене, и только вовремя подоспевшие солдаты уберегли от верной смерти, когда на него накидывалось сразу несколько врагов.

Воин или художник? Это решать тем, кто будет рассматривать его полотна. Побывавший на его выставке в Берлине немецкий фельдмаршал Мольтке запретил юнкерам и молодым офицерам ее посещение. Кто захочет воевать, увидев настоящие, без прикрас ужасы войны глазами очевидца? Весь Туркестанский поход Верещагин провел в строю. Добровольцем ходил в засады, действовал как снайпер-одиночка в свободном поиске. С ним всегда были блокнот и цанговый карандаш. Василий Верещагин шел по жизни своим путем, невзирая на чужое мнение, традиции и предрассудки. Он прислушивался только к себе, к голосу своей души…

Как он очутился в Старой крепости, сейчас уже никто не сможет рассказать. Главное — его наброски попали по адресу, в Корпус. Кроме зарисовок и кроков художник не оставил после себя никаких пояснительных записок, но и этих данных с лихвой хватит. Будем считать место у основных развалин башни точкой отсчета одного из лучей Костяной звезды. Недаром Василий Васильевич отметил его черным крестом.

Жаль, что Верещагин погиб при взрыве флагманского броненосца «Петропавловск» на рейде Порт-Артура во время русско-японской войны. Его б расспросить о том, что видел. Инквизитор дорого бы дал хотя бы за пятиминутный разговор с художником-баталистом. Тот смог бы много чего интересного рассказать о Старой крепости. Но умер так умер…

Они двигались к башне, держа оружие наготове. Неизвестно, какие еще сюрпризы готовит Мертвая крепость. Никто не знает, кто еще мог затаиться в развалинах, наблюдая за непрошеными гостями. Их сюда никто не звал. Прийти — это еще полдела. Попробуйте выбраться отсюда живыми.

Среди развалин Старой крепости, занесенной песком, царила тишина, как на кладбище. Инквизитор не обольщался. Он не раз и не два убеждался, каким обманчивым бывает покой. И на этот раз чутье его не подвело.

Только они вышли на открытое пространство из-под прикрытия развалин, как песок рядом с башней вспучился, вскинулся песчаным столбом и из него, словно через силу, неспешно выросла безглазая тупомордая фигура шакала с вывернутыми наружу ноздрями.