босыми ногами. Ярко-алые волосы она собрала в хвост на затылке, а одежду ее составлял живописный набор фрагментов пяти или шести разных костюмов. Голову она повязала шарфом цветов тающего снега, и его растрепанные концы свисали ниже плеч. Все это придавало ей обаяние кокетливой кликуши – тем более что на ее бледном лице темнело что-то, походившее на запекшуюся кровь. Вид у нее при этом был радостный, как у ребенка в рождественское утро.

Некоторое время я молча смотрел на нее, потом устало покачал головой:

– Вы видели? То, о чем я думал?

– Я видела тебя, – ответила она так, словно это все объясняло. – Не то, о чем ты думал. Но то, что ты вспоминал.

– Любопытно, – заметил я.

Впрочем, стоило ли удивляться, что Леа восприимчива к духовному на порядок лучше, чем я. В конце концов, она родом из Небывальщины. Должно быть, я виделся ей этакой бледной, белой, призрачной версией самого себя, по поверхности которой, как по экрану, пробегали мои воспоминания.

Я припомнил всех тех духов и лемуров, которых уложил сэр Стюарт в первый вечер моей призрачной жизни, и как те, умирая, истекали образами.

– Да, – одобрительно кивнула Леа. – Именно так. Ну и спектакль устроил сэр Рыцарь из колоний ради тебя.

– Так вы были знакомы с сэром Стюартом?

– Мне случилось несколько раз видеть его в бою, – сказала Леа, и взгляд ее сделался мечтательным. – В своем роде весьма достойный джентльмен. Довольно опасный.

– Не опаснее Собирателя Трупов, – заметил я. – Она уничтожила его.

Леа выпятила нижнюю губу и недовольно нахмурилась:

– Правда? Какая безрассудная трата хорошего, крепкого духа. – Она закатила глаза. – По крайней мере, крестник, ты выяснил, кто такая она – и ее ручной зверек.

Я поежился:

– Злой Боб.

Она небрежно махнула рукой:

– Злой – понятие относительное. Смотря, с какой точки зрения смотреть. Для тебя значение имеет только то, насколько этот дух силен.

– Вовсе нет, – мягко ответил я. – Хотя знаю, что вы со мной не согласитесь.

Выражение ее лица на мгновение стало задумчивым с оттенком печали, прежде чем она сказала:

– Знаешь, у тебя взгляд твоей матери.

– Но не ее глаза?

– Мне всегда казалось, что ты пошел больше в Малькольма. – Серьезное выражение сбежало с ее лица, и она принялась болтать ногами. – Ладно, юная тень. Так что было дальше?

– Сами знаете. Вы же при этом присутствовали.

– Как там говорят у вас, смертных? Эту серию я пропустила.

Я не смог удержаться от удивленного смешка.

Мне показалось, что она слегка обиделась.

– Я не знаю, что произошло с того момента, как ты сбежал от Джастина, до того, как ты пришел ко мне.

– Ясно. – Я ухмыльнулся ей в лицо. – Уж не думаете ли вы, что я делюсь рассказами задаром? Тем более с одной из сидхе?

Она запрокинула голову и рассмеялась. Глаза ее сияли. Нет, в буквальном смысле этого слова – яркими светящимися точками.

– Ты многому научился. Я уже было отчаялась ждать, но, похоже, ты набрался мудрости, причем вовремя.

– Вовремя для могилы, – проворчал я. – Но да, если я что и усвоил, так это то, что сидхе никогда и ничего не дают задаром. И не берут. И не прошло и ста лет, как понял почему: вы просто не можете.

– Разумеется, – подтвердила она, одарив меня ослепительной улыбкой. – Во всем должно поддерживаться равновесие, мой милый крестник. Постоянное равновесие. Нельзя брать ничего, не отдав чего-либо взамен; нельзя оказывать услугу, не получив взамен другую. Вся реальность зиждется на равновесии.

Я нахмурился, глядя на нее:

– Вот, значит, зачем вы несколько лет назад отдали Бьянке Амораккиус. Ради возможности принять от нее тот кинжал. Тот, что потом отобрала у вас Мэб.

Она пригнулась ко мне; глаза ее засияли еще ярче, зубы оскалились в хищной ухмылке.

– Разумеется. Коварный, очень коварный дар, дитя мое. О, если бы это вероломное создание не погибло от твоей руки, я учинила бы такую месть, что мир и спустя тысячелетие поминал бы ее шепотом.

Я слегка прищурился:

– Но… Я ведь убил Бьянку прежде, чем вы успели уравнять чаши весов.

– Разумеется, бесхитростный ты мой. А с чего еще, как ты думаешь, я одарила тебя самыми могущественными силами фэйри, дабы защитить тебя и твоих друзей, когда мы сражались с Бьянкиными сородичами?

– Я думал, потому, что так приказала вам Мэб.

Моя крестная цокнула языком:

– Во всей Зимней династии я уступаю силой одной Мэб – что она позволяет, поскольку я связана с ней соответствующими обязательствами. Она мой дражайший враг, но даже ей я обязана не настолько. Я помогла тебе в полную меру своих сил, милое дитя, поскольку я в долгу перед тобой за то, что ты взыскал часть причитающихся мне по справедливости сил у Бьянки. – Глаза у Леанансидхе заметно расширились. – Остальное я забрала у повелителей этой мелкой шлюхи. Хотя не могу не признать: столь обильного дохода я не ожидала.

В моей голове мгновенно всплыли воспоминания. Сьюзен. Обсидиановый нож. Меня замутило.

«С этим я как-нибудь справлюсь, – убеждал я себя. – Рано или поздно». По моим меркам, с тех событий прошло чуть больше суток. Я все еще испытывал травматический шок… если, конечно, призраки вообще могут такое испытывать.

Я поднял взгляд и понял, что Леа наблюдает за мной, за моими воспоминаниями с нескрываемым ликованием. Она удовлетворенно вздохнула:

– Ты ведь никогда не ограничиваешься полумерами, а, мой крестник?

Я мог бы разозлиться на нее за те воспоминания, что она вызвала к жизни у меня в голове, а мог бы оскорбиться за то удовольствие, что она испытывала от созерцания моих страданий и боли. Впрочем, и то и другое не имело смысла. Моя крестная такова, какова она есть, – порождение жестокости, интриг и властолюбия. Она не человек. Поэтому и ее критерии, ее реакции вряд ли можно назвать бесчеловечными.

Кроме того, мне довелось познакомиться с ее повелительницей Мэб в обстоятельствах столь чудовищно интимных, что у меня нет ни слов, ни возможности их описать. Так что поверьте, если Леа можно считать верховной жрицей убийств, жажды крови, заговоров и манипуляций, то Мэб – та богиня, которой моя крестная поклоняется.

Если подумать, кстати, это сравнение довольно точно отображает их взаимоотношения.

Так или иначе, наивно ожидать, что моя крестная изменится. Было бы глупо обвинять ее в том, что составляет самую ее природу. Поэтому я просто устало ей улыбнулся.

– Так всегда проще, – сообщил я ей. – Сделай это раз от души, и потом не придется повторять.

Она снова запрокинула голову и от души расхохоталась.