По другую сторону высокой живой изгороди находится еще один терапевтический сад, принадлежащий Центру «Тагер». Трудно найти больший контраст, чем тот, что существует между этими двумя садами. Сад «Тагера», созданный теми же дизайнерами, суров, прямолинеен и лишен чувственного богатства. Здешние пациенты страдают тяжелыми формами аутизма, настолько тяжелыми, что природа не успокаивает, а скорее наоборот – сама изменчивость природного мира может спровоцировать крайнюю тревогу. Потребность в высоком уровне предсказуемости означает, что здесь нет цветов, ягод, листьев, которые меняют цвет и опадают, или чего-либо еще, что может измениться за одну ночь. Обстановка в помещении может быть более предсказуемой, но не обязательно более спокойной. Пациенты легко могут почувствовать себя стесненными и оттого становятся возбужденными, расхаживая взад и вперед в течение длительных периодов времени. Вечнозеленое пространство сада – лучшее место для них в такие моменты. Открытый воздух помогает их негативной энергии рассеяться, и, покачавшись на качелях-балансирах или на простых качелях в течение короткого периода времени, они могут успокоиться.

Сад Центра «Тагер» является исключением из общего правила для терапевтических садов, которое гласит, что чем выше уровень естественной сложности в саду, тем больше его восстановительный потенциал. Соотношение зеленого цвета к твердой поверхности также важно[355]: лучше всего, если это примерно 7:3. Если зелени слишком мало, воздействие сада будет не столь расслабляющим и полезным. Требование к естественной сложности позволяет привнести в сад и дикую природу и тем самым максимизировать терапевтический эффект сада как микрокосма.

У меня был собственный опыт, когда после операции, которая, к счастью, прошла успешно, меня выписали домой из больницы. Чувство облегчения от возвращения к чему-то знакомому и любимому было огромным, но из-за временного ограничения моей подвижности карта моего физического мира радикально сжалась. Территория, по которой я раньше свободно разгуливала, теперь казалась другим континентом. Тогда каждый день я стала устраиваться в укромном уголке недалеко от дома. К моему удивлению, хотя растения доставляли мне удовольствие, они не были его главным источником – настоящий восторг мне доставляли птицы.

Пока я сидела, наслаждаясь поздним осенним солнцем, маленькие птички – в основном лазоревки и московки – игнорировали меня. Чем больше они это делали, тем больше я интересовалась ими. Птицы приближались к нашим кормушкам с осторожностью, сначала садясь на ветки поблизости. Я наблюдала, как их глаза метались, осматривая окрестности, прежде чем они решались покинуть безопасное дерево и подлететь к еде. Мистерия этого процесса принятия решений была неотразимой. Каждая птица вела себя немного по-другому – одни казались более нерешительными, чем другие, но все они были осторожны. На какое-то время я растворялась в их мире.

Вскоре моя подвижность улучшилась, и я смогла посещать остальную часть сада, но мне нужны были костыли, и, как и птицы, я была осторожна. Однажды я отважилась зайти в оранжерею. Открыв дверь, я была встречена неожиданным зрелищем. Там, на одном из стеллажей, выстроились в ряд несколько шафрановых крокусов в полном цвету. Мгновенно я вспомнила, как покупала луковицы на ярмарке всего за несколько недель до несчастного случая. Тогда это было спонтанное решение: меня прельстила перспектива выращивать шафран. С тех пор произошло так много событий, что я совершенно забыла о них. Какой желанный сюрприз! Их сиреневые и фиолетовые цветки – которые были великолепны – были на пике своего цветения, но по-настоящему меня поразил ярко-красный цвет их длинных рылец, вытянутых, словно ленты. Несколько дней спустя я вернулась и принялась за сбор этих драгоценных багряных нитей. Методичная работа успокаивала, и впервые после несчастного случая я почувствовала, что делаю что-то стоящее. В тот вечер я использовала несколько нитей в восхитительном ризотто с шафраном.

В то время как я была взволнована и счастлива вновь воссоединиться с друзьями и семьей по возвращении, эти встречи неизбежно содержали в себе рассказ о деталях моего падения – событии, которое я едва только начинала осознавать сама. В оранжерее, напротив, не было никаких разговоров, никаких волнений памяти или чувств, с которыми нужно было бы справляться. Я обрела свое восстанавливающее уединение – одна, но не одинока – только я и цветы. Обнаружение цветущих крокусов и сбор шафрана доставили мне радость; чистую и простую радость.

13. Зеленый детонатор

Сила, что через зеленый детонатор приводит в движение цветок,

Движет и моим зеленым веком…

Дилан Томас (1914–1953)

Месяц май в нашем саду всегда самый зеленый. Во всех деревьях и травах, кажется, бьется великий пульс жизни. И никогда я не чувствовала этот пульс в себе живее, чем вернувшись после посещения благотворительного проекта в отдаленной части Северной Кении.

Мы с Томом провели две недели, знакомясь с народом Туркана, а также инициативой под названием «Борозды в пустыне» (Furrows in Desert) – замечательным совместным проектом испанской и кенийской миссионерских общин и команды израильских агрономов-почвоведов, которые впервые разработали методы устойчивого земледелия в засушливых районах. В течение двух недель, которые мы провели там, мы работали в плодородных фруктовых и овощных садах, известных в этой части мира как сады шамба.

История народа Туркана – это история необычайной жизнестойкости. Они высокие и физически привлекательные, женщины носят широкие высокие воротники из крошечных разноцветных бусин. Их песни и танцы передавались из поколения в поколение, как и их образ жизни кочевых скотоводов. Традиционно они проживали в отдаленных и пустынных местах, однако поддерживать свой традиционный жизненный уклад им становится все труднее, поскольку земля как никогда страдает от последствий изменения климата. Погодные условия изменились; на сезонные дожди больше нельзя полагаться, наблюдается нехватка растительности для выпаса стад. Когда мы приехали, дождя не было уже почти год. Многие дети, которых мы встречали в деревнях, явно недоедали, а по обочинам дорог валялись мертвые козы. Трудно было поверить, что эта часть Великой Рифтовой долины когда-то представляла собой идеальный ландшафт для наших ранних предков. Иногда ее называют колыбелью человечества; здесь, на границе с Эфиопией, недалеко от реки Омо, были найдены одни из древнейших человеческих останков.

Теперь, когда кочевой образ жизни стало трудно поддерживать, люди поселились в общинах, где продолжают жить в своих традиционных хижинах из хвороста, однако в определенной степени зависят от продовольственной помощи. Какими бы древними ни были эти земли, они никогда не видели земледелия. С незапамятных времен люди выживали, добывая себе пищу и ухаживая за своими стадами, но в недавно созданных садах шамба мужчин и женщин обучают выращивать съедобные растения.