— Твой друг дальше меня не провожал.

— Юрка?

— Он доставил столько волнений. Когда мы расстались, спустя какое-то время раздались выстрелы… Я так испугалась.

— За Юру?

— Я бы испугалась и за любого другого человека. А Юра… Он еще сказал, что ему в понедельник получать паспорт, и боялся, как бы что-то не сорвало ему такое торжество.

— Юрка, паспорт?.. — Сергей, спохватившись, прикусил язык. Ай да Калач! Прибавил себе годик, чтобы выглядеть постарше перед этой крохой.

— До свидания, — сделала Рита неопределенный жест, будто хотела протянуть руку, но потом раздумала.

— А разве мы пришли?

— Дальше мокро. Я однажды поскользнулась и выкупалась.

— Неужели? Я думал вы ныряете только в Ганг или Евфрат.

Она коротко рассмеялась.

— Стану загорать, увидишь, какой я буду.

Двор, в который они вошли, порос лебедой и лопухами. Дом был большой, с низами и двумя отдельными входами.

Рита достала из-за болясины крыльца ключ.

— Мама на работе, но мы ей о гостях ничего не скажем.

Разувшись Сергей, ступил на зеркально крашенный пол. Из коридора он заглянул в квадратную комнату с высокими потолками.

Совсем другим миром повеяло из этой комнаты, обставленной старинной гостиной мебелью. Среди атласного дивана и овального с блестящей полировкой стола выделялся ломбертный на резных ножках столик, затянутый ярко-зеленым сукном.

— Как маленькая лужайка, — провел по ворсистому сукну Сергей.

— Когда-то на нем играли в карты и мелом проставляли счет.

— Теперь никто не играет?

— Никто, — Рита посмотрела на фотографию, висевшую рядом с картиной.

Фотография наполовину выцвела, но Сергей рассмотрел мундир царского офицера.

— Это мой дедушка, Поляков Лев Васильевич… Нас по-уличному до сих пор Поляковыми называют.

— Он служил у белых?

— Нет. Но в первую мировую его призвали. А профессия дедушки самая мирная, он всю жизнь работал строителем.

Сергей без приглашения сел на мягкий стул.

— Я разочарован в Ильфе и Петрове. Написали, что весь комплект из двенадцати штук распороли, а я сижу на одном из них.

— Ты любишь читать?

— Спрашиваешь!

Они перебрали с десяток книг, помогая друг другу вспомнить авторов и названия. Даже заспорили почему именно эта книга интереснее той, которая нравится ему или ей.

В уютной комнате, слегка затененной прикрытыми наполовину ставнями, Сергей словно отгородился от жестокого и неприветливого мира. Будто пришел в дом, который очень долго искал, чтобы теперь остаться в нем.

Рита так ни разу и не присев, стояла, опершись на столик. Лучик солнца лежал на той руке, и была она цвета карагача, что рос возле самого порога. Носки и пятки ее маленьких ступней были белы, словно на девушке были тапочки из тонкой и прозрачной ткани.

Дверь вела еще в одну комнату с окнами на восток и Сергей представил, какой чарующий вид на луга открывается из них.

За стенкой послышались голоса.

— Кто там живет?

— Мамины сестры.

— А твой отец?

— Он умер.

Лучик на мгновение осветил ее глаза — блестящие и продолговатые, снова сместился на руку, где на изгибе локтя темнела старая царапина.

Рита вышла в прихожую, зачерпнула корчиком воды, и пока пила, придерживала корону жгучих кос. В комнату она не стала возвращаться, и Сергей с сожалением поднялся.

— У тебя хорошее имя, — сказала Рита прощаясь, — когда вырастешь, все равно будешь Сергей. А я как вспомню, что через несколько лет стану Маргаритой…

Вертоусов загораживал ее от солнца, казавшегося после прохладной комнаты ласково приятным.

— Зато Маргарита, это… это, — никак не мог вспомнить Сергей.

— Это значит, тебе надо идти домой, а мне готовиться к зачету.

— Я столько времени отнял у тебя, — сказал он, попрощавшись.

С нахлынувшей нежностью смотрел он, как она, босая, перед тем как переступить порог, вытерла нога об ногу, на секунду оглянулась.

Сергей, поднимаясь в гору, корил себя, что не спросил у Риты разрешения встретиться снова и даже не узнал, на каком факультете она учится.

Могучий рык от влек и, заслонившись от клонившегося к закату солнца, он увидел, как по широкому проспекту Ермака движется колонна танков.

На тротуаре и аллее угрюмо стояли люди. И даже дети не бежали, как обычно, вслед, а лишь переговаривались, показывая на грозную технику.

Сергей, догадавшись, что комендантский час отменен, ничего не испытал.

Та же жизнь ждала его на другой стороне проспекта. И никуда он не денется, вынужденный играть по ее суровым правилам.

Когда последняя машина поравнялась с ним, Вертоусов с тягучей тоской оглянулся назад.

Над зеленой каймой луга нависали вдали такие же зеленые холмы, как будто высокие, всё сметающие на своем пути волны вдруг замерли, присмирев, так и не докатившись до города.

9

Известность, даже маленькая, заставляет к человеку приглядываться. И невольно стараешься отыскать в нем черточки, какими наделила его слава.

Михаила Копцова Калачев терпел. В последнее время бывшего лагерника прославили как жертву событий шестьдесят второго года.

У него брали интервью газетчики, приглашали на различные собрания. Он выступал на митингах и просто в очередях, вертелся в горсовете и даже заглядывал на депутатские сессии.

К Юрию он вдруг зачастил с зимы, когда Калачев однажды из вежливости пригласил Михаила к себе… Потом он стал наведываться специально, просил совета, что ему говорить на митинге и как отвечать на вопросы заезжего корреспондента.

Юрий с му́кой давал ему сухие расплывчатые советы, пережидая, когда гость отправится восвояси. Намеки, что лучше приходить к нему на работу в исполком. Михаил или не понимал, или считал посещение на дому более удобным для себя.

Корявое лицо Копцова всегда было насуплено, и Юрий Васильевич недоумевал, как досужие писаки могли найти его светлым и одухотворенным. Иногда он ловил себя на мысли, что без подсказок Михаил плел бы такую ересь, что быстро отбил бы журналистов от своей персоны. В такие минуты Юрий давал себе слово в следующий раз вытолкать визитера в шею. Но, открыв тому дверь, вдруг вспоминал, как забирали Михаила, и во время нудного разговора его беспокоило больше, попросит ли снова Концов взаймы или нет… Долги тот не отдавал и даже клятвенно, как другие, не обещал, считая, вероятно, что трояк или червонец не деньги… Юрий еще был доволен, что Копцов не тревожит его среди ночи, иначе скандал в доме был бы неминуем.

Но в этот субботний вечер, когда отец задремал у телевизора, а жены не было дома, слегка захмелевший Калачев был рад любому, кто составил бы ему компанию. И когда после ухода Вертоусова в дверь позвонили, Юрий Васильевич охотно впустил Михаила.

Копцов, против обыкновения, извинился, объяснив, что заметил на балконе постороннего и