Община принялась на скорую руку разбивать лагерь. Костер не разводили. Только не здесь, среди моря сухой травы. Так что на ужин достали вяленое мясо. Раскатали постели. Почти все были слишком заняты, чтобы заметить, как Беа пробормотала: «Пойду прогуляюсь» – и скрылась в высокой траве. Но Агнес заметила. Выждав время, улизнула и нашла след матери – дорожку чуть разворошенной, раздвинутой травы, которую она оставила за собой.

Путь матери пролегал широкой дугой, будто она решила ходить по заросшему травой озеру кругами, но после недолгой ходьбы вслепую Агнес заметила вдалеке над травой верхушку дерева, а чуть поодаль от места, где она стояла, трава заканчивалась. Она подкралась к самому краю травяных зарослей и выглянула между грубых стеблей.

Мать стояла перед деревом, что-то держала в руке и щурилась, глядя на неизвестный предмет. Потом порылась в сумке и вытянула блокнотик и короткий карандаш, привезенные из Города. Нацарапала что-то, вырвала из блокнота листок, скомкала его и сунула в дупло на дереве. Потом отступила от дерева, запрокинула голову, разглядывая ветки так, словно прикидывала, как половчее забраться на них. А потом обернулась и направилась к тому месту, где пряталась Агнес.

– Можешь выходить, Агнес! – крикнула она в траву.

Вспыхнув, Агнес нерешительно вышла на открытое место.

– Ты же знаешь, что можешь просто спросить у меня.

– Но ты не ответишь.

– Ну, спросить-то все равно можно. – Мать усмехнулась.

– Что ты делала?

– Передавала привет своей подружке-белке.

– Мам.

– Агнес.

– Что происходит?

– Ничего, в том-то и дело. Порой мне нравится оставлять что-нибудь за собой. Неизвестно, кто и что найдет то, что я оставила. Это одна из мелочей, благодаря которым я здесь все еще в своем уме.

Агнес поняла, что расспросами больше ничего не добьется, и рассердилась на мать, которой вздумалось затеять игру.

Беа заметила ее недовольство.

– Когда мне будет о чем тебя известить, – пообещала она, – я скажу. – Она ущипнула Агнес за щеку. – Не взрослей так быстро. – И она рассмеялась, увидев, как Агнес отмахнулась от ее руки. Она знала, что это разозлит Агнес еще сильнее, на то и рассчитывала.

Мать положила ладонь на плечо Агнес, сжала его, и так они двинулись обратно через траву. Несмотря на все попытки придать этому жесту оттенок материнской заботы, Агнес понимала, что на самом деле ее конвоируют.

В ту ночь мать легла с ней, и стоило Агнес пошевелиться и приоткрыть глаза, проверяя, уснула ли мать, всякий раз оказывалось, что мать смотрит на нее настороженными и блестящими янтарными глазами. «Спи давай, Агнес», – напевно, но твердо шептала она. Наконец Агнес с досадой уснула и не удивилась бы, узнав, что мать всю ночь не сомкнула глаз, лишь бы не дать дочери улизнуть и выяснить, что спрятано в дупле.

Когда Агнес проснулась, было уже поздно. Ее слегка мутило. Тело не слушалось. Сказывалась нехватка воды. Она полежала, пытаясь загородиться от восходящего солнца, а оно, как нарочно, светило ей прямо в глаза – ей единственной.

Утро в лагере началось вяло. Люди едва шевелились, измученные жаждой. Уложив вещи, все понуро собрались в круг. Там, где они спали, трава осталась примятой, и казалось, что изгородь из высокой травы окружает их со всех сторон.

Беа ровным тоном произнесла:

– Вчера я ходила на разведку к тому скоплению озер.

– И?.. – поторопил Карл.

– По-моему, это дохлый номер. Так что, думаю, нам надо поступить, как предлагала Агнес. – Она повернулась к Агнес. – Идти вслед за животными.

Беа улыбалась ей, а глаза чутко поблескивали. У Агнес затрепетало сердце, разрываясь между гордостью и омерзением, любовью и гневом. Мать соврала Общине. Вместе с тем назначила Агнес главной. Где-то глубоко внутри Агнес прятала улыбку. И ничего не могла поделать, даже когда у нее заныл живот. Ненавистно было думать, с какой легкостью к ней возвращается любовь к матери. И как трудно подолгу негодовать после нанесенного ею оскорбления. Она всегда будет любить мать. Даже когда мать этого не заслуживает. Ее переполнял стыд и вместе с ним – острая тоска. Агнес подавила улыбку, заставила ее отступить в глубину. И увидела, как в тот же момент сдержала улыбку ее мать.

* * *

Агнес знала, что они уже несколько дней следовали звериными тропами, и никто больше этого не замечал. А она отчетливо различала их среди единообразия полынного моря еще несколько закатов назад. Видела сломанные ветки, а уходя вперед, прослеживала призрачный путь, связующий воедино их торчащие кончики. И такие тропы расходились от нее во все стороны. Они пересекались, и чем дольше она шла, тем заметнее они сходились, как в воронку, образовывали широкую тропу, протоптанную сотнями живых существ.

Когда Общине попалось первое из скоплений этих существ, Агнес остановилась, подбоченилась и спросила:

– Видите?

Днем ранее налетела гроза, окатила их дождем во время перехода через равнину. Им удалось собрать несколько глотков воды в чашки и шапки, сложенные ковшиком ладони, разинутые рты, подставленные небу. Но земля стремительно впитала влагу, и едва прошел дождь, как она уже вновь ощущалась сухой под ногами.

А здесь, в низине, собралось и задержалось больше дождевой воды. Этот источник воды был, по-видимому, надежным, регулярно посещаемым, со сплошь истоптанными берегами. Полыни на них почти не осталось.

Живность у воды излучала истому. Вапити устроились на земле, прохладной под их мокрыми телами. Бизоны стояли ногами в воде и помахивали хвостами. Птицы снижались и взлетали, поддерживаемые восходящими влажными потоками. Зайцы мыли за ушами. Все было тихо, не считая периодических посвистываний и вскриков часовых, выставленных животными для охраны от хищников.

Община разбила лагерь в стороне от водоема, чтобы ненароком не попасть под копыта. Готовили еду и разбирали постели в молчании под стать умиротворенной тишине, воцарившейся у водопоя в сумерках. Щелкали летучие мыши, гудели насекомые. Живность покрупнее невнятно перекликалась, пока на землю спускалась ночная темнота. И когда все будто бы уже улеглись и угомонились, на минуту поднялся шум. Трубили вапити, всхрапывали бизоны. Крякали утки. Повизгивали какие-то мелкие грызуны, а вдалеке выли волки. Как будто все желали друг другу спокойной ночи. Странно было больше не чувствовать себя одинокими.

Когда вода в низине совсем замутилась и животные двинулись дальше, Община собралась и последовала их примеру. Так люди и держались у воды, кочуя вместе с живностью от одного водопоя к другому.

С тех пор как они покинули травяное озеро, Вэл совсем раздулась, у нее началась одышка. Она то и дело обхватывала живот руками, будто пытаясь удержать внутри его содержимое. Посреди одного из разговоров она вдруг забыла, что хотела сказать, ее тело судорожно сжалось, начались схватки. Вэл и хмурилась, и радовалась тому, что это наконец-то случилось.