– Вста-вай.

– Я хороший работник.

Карл схватил его под руки, поставил, и какой-то момент неизвестный оставался скрюченным, с ногами, поджатыми к груди, и телом, зависшим над землей. Потом он медленно опустил ноги, и они увидели, что он очень рослый и жилистый. Карл окинул его оценивающим взглядом. Он мог оказаться как очень сильным, так и совсем слабым.

– Идем, – велел Карл и повел неизвестного обратно к зарослям.

Карл повернулся и уже собирался обратно в лагерь, когда человек в шортах протянул к нему руку. Это был жалобный жест, отчаянный, даже скорбный. Таким его увидели все. Но Карл принял его за проявление агрессии, схватил неизвестного за руку и попытался вцепиться ему в горло. Каждому из них досталась пощечина. Они пытались оцарапать друг друга, но мешали согнутые запястья, затрудняя каждое движение. Община впервые увидела, как дерется Карл. И оказалось, что не очень-то умело.

Мужчины двигались по кругу, шаркали ногами, будто танцевали, каждый пытался дать другому оплеуху и в то же время не получить ее самому. Наконец Карл нанес удар незнакомцу в лицо, и тот упал на колено, держась за нос. Карл пнул его по согнутой ноге, незнакомец упал на бок, закрывая руками лицо и прижимая колени к груди. Вставать он не стал.

Карл вернулся в лагерь, день Общины продолжался.

Они убирали после завтрака. Занимались мелкими хозяйственными делами, наводили порядок, будто ждали гостей. Переворачивали мясо в коптильне, растягивали шкуры. Собиратели небольшими группами разошлись на промысел. Они делали что могли, лишь бы отвлечься от присутствия чужака. Но нервничали, поэтому справлялись плохо. Проскребли дыру в одной из шкур. Уронили мясо в коптильный костер. Испортили целую партию кедровых шишек.

Во время ужина незнакомец подполз ближе в земляной коросте, свесив язык. Карл направился к нему, схватил за воротник флисового свитера и потащил его вялое длинное тело обратно к границе лагеря.

Незнакомец уселся между кустами полыни, точно в том же месте, где рухнул утром. Срывал листья и медленно жевал их. Голод они не утоляли, в конце концов от них ему должно было стать плохо. Засыпая, все слышали, как он уползает прочь. Слышали, как ударила в землю струя поноса и как заскулил неизвестный.

Утром Дебра вновь застала его запутавшимся в ее шкурах, и Карл выгнал его за пределы лагеря и снова с ним подрался. Они исполнили тот же танец, что и накануне, но на этот раз он закончился гораздо быстрее. После нескольких поворотов на пыльном танцполе Карл нанес удар и свалил своего партнера с ног.

Тот же цикл повторился в следующие две ночи и два утра. Дебра перебралась спать к Хуану. Утром неизвестного заставали в постели Дебры, блаженствующего в уюте и одиночестве. И Карл опять выволакивал его из лагеря.

На третий вечер у костра Дебра объявила:

– Вчера я отнесла ему объедки.

– Это запрещено, – с горечью отозвался доктор Гарольд.

– А мне плевать, – сказала Дебра. – Сегодня я сделаю то же самое.

– Дебра, почему? – спросила Беа.

– Потому что хочу снова спать в своей постели, – бросила она. Хуан нахмурился, глядя на нее, она нахмурилась в ответ. – Во сне он брыкается.

– А она тянет одеяло на себя, – ответил он. Оба протерли осоловелые от недосыпа глаза.

– Сам он не уйдет, – хрипло подал голос Глен. – Может, обсудим, как быть?

– Предоставьте это мне, – заявил Карл. Этим разговор и закончился.

Когда все стали расходиться по постелям, Карл направился туда, где скорчился неизвестный, и пнул его. Все увидели, как неизвестный пытался распластаться по земле, но Карл не дал ему, пнув в живот.

– А ну лежать, – скомандовал Карл, хотя было ясно, что неизвестный не собирается отбиваться. Карл ударил его ногой по спине и оседлал. Оттянув голову за волосы, он нанес четыре удара ему в лицо. Потом отпустил волосы, и неизвестный уронил голову на землю так, будто там ей и было место. Карл наклонился к нему, словно собираясь поделиться секретом, и некоторое время нависал в такой позе, пока остальные затаили дыхание. Затем Карл вернулся в лагерь и заполз в свою постель, где ждала Беа.

Утром неизвестный неумело развел костер. Его губы были вспухшими и лиловыми. Щека раздулась, как защечный мешок бурундука.

Те, кто должен был готовить завтрак, взялись за дело, неизвестный внимательно наблюдал за ними, мысленно делая заметки. Когда все расселись вокруг костра, чтобы перекусить, он тоже сел. И когда каждому дали по миске подгорелого риса, он тоже получил свою.

– Это Адам, – объявил Карл.

– Привет, Адам, – сказали все.

Адам пытался улыбнуться, но никаких эмоций не отразилось на его перекошенном лице.

– Расскажи нам немного о себе, Адам, – попросила Дебра.

Тогда-то они и услышали, что в штате Дебри есть и другие люди. И что те находятся здесь уже некоторое время. И скоро приедут другие.

С трясущимся от гнева подбородком Карл заявил, что кем бы ни были эти люди, они останутся Нарушителями. Но Адам сказал, что имя у них уже есть. Они назвались Отщепенцами.

* * *

Сестру, Брата и Кедровую Шишку разбудил страшный сон, в котором им завязали глаза и потащили в лиловой ночи куда-то в грязные берлоги Отщепенцев. Все трое рассказывали, что видели дикаря, которого, как было известно взрослым, не существовало на свете. Этот дикарь был сплошь покрыт грязью, изо рта у него капала кровь животных. Наверное, такими дикарями жителям Города представлялись члены Общины. Но, скорее всего, те, другие люди, выглядели как Адам. Их городская одежда испачкалась и повисла на них мешком, и тем не менее это была городская одежда. Вдобавок они обросли, но было все еще видно, как именно профессиональный парикмахер подстриг их в последний раз. Подошвы их обуви потрескались, но оставались резиновыми подошвами. У них все еще сохранились джинсы. И не успевшие разбиться очки. Они выглядели не частью Дебрей, а их жертвой. Напрашивался вопрос: Адам, похоже, безобиден, а как насчет остальных?

По словам Адама, Город, каким его знала Община, не шел ни в какое сравнение с нынешним, потому-то люди и бежали оттуда, пускались в рискованное путешествие, лишь бы спрятаться в последнем месте, где это еще было возможно. В последних дебрях. И всякий раз, когда Новоприбывшие пытались понимающе кивать, напоминая, что еще не так давно жили в Городе, Адам нацеливал на них палец и рявкал:

– Нет, вы не понимаете. Ничего вы не понимаете.

Его рассказов хватило на несколько дней. Но однажды вечером он замолчал. Они решили, что неплохо было бы познакомить нового слушателя с их собственными рассказами – о том, как все начиналось, с Балладами, которые они сложили сами. И Хуан принялся рассказывать их, расхаживал вокруг костра, возбужденно блестел глазами, строил гримасы, жестикулировал. В Городе он играл в любительском театре, объяснил он всем, и они услышали об этом впервые.