магазине. Когда он рассказал мне о маме, я убежала. Я знала, что времени критически мало, поэтому помчалась в свою комнату в женском общежитии на винограднике, собрала сумку и села в ближайший автобус до Флоренции, чтобы успеть на первый рейс домой. Я оставила Марчеллино записку, но как только вернулась домой, единственное, о чем я могла думать, была моя мать, а после ее смерти я больше ни о чем не могла думать. Мои сообщения и электронные письма были немногочисленными и редкими, а затем сократились до рождественских открыточек, которые, если честно, я забывала отсылать вовремя.

– После смерти моей мамы я просто… – мои слова оборвались. Я не знала, что сказать.

– Перестала жить? – догадался он.

– Да, именно так, – я почувствовала, как у меня перехватило горло. Я сделала еще один глоток вина, взяла свой сэндвич, а затем подняла глаза и заставила себя грустно улыбнуться. – Жаль, что я не умею писать письма. Жаль, что я не вернулась сюда раньше.

– Теперь ты здесь. Вот что важно, – Марчеллино потянулся через стол и взял меня за руку. – Mi dispiace per la perdita di tua madre[80].

– Grazie[81], – сказала я. Его сочувствие к смерти моей матери тронуло меня. Возможно, из-за того, что я услышала эти слова именно на итальянском. Я имею в виду, что только каменное сердце могло бы не испытать ответного волнения. Я сжала его пальцы одной рукой, а другой смахнула слезы с лица. Я не хотела зацикливаться на прошлом. Я хотела жить в настоящем. – Basta. Mangia[82].

Марчеллино улыбнулся и отпустил мою руку. В его глазах было выражение облегчения. Я поняла, что он не знает, что еще сказать мне. После смерти мамы я научилась читать людей и их эмоции по поводу горя. Люди, которые не потеряли никого из близких и дорогих и не знали, что сказать тому, кто потерял, испытывали облегчение, когда тема разговора сменялась. Они чувствовали себя неуютно, когда их окружало чужое горе, и старались избегать его, как будто оно могло быть заразным.

Я не винила Марчеллино за это. Раньше я завидовала людям, которые не испытали того же, что я, и задавала себе вопрос: почему я, а не они? Но за семь лет, работая с людьми, которые каждый день боролись за свою жизнь, видя их потери и помня про собственные, я все-таки выросла как личность и никому бы не пожелала таких страданий.

– За твое возвращение, – Марчеллино поднял свой бокал, и я прикоснулась к его бокалу своим.

Я улыбнулась. Я была счастлива, что нахожусь здесь. И если какая-то крошечная часть меня скучала по Джейсону и задавалась вопросом, что бы он сказал обо всем этом, я представляла себе, как он с восхищением рассматривает замок, и сразу же отодвигала мысли о нем в сторону. Я была здесь, чтобы заново открыть себя. Кроме того, Джейсон будет здесь через пять… ладно, четыре с половиной дня, но кто будет считать дни до его приезда? Уж точно не я.

Следующие два дня прошли как во сне. Марчеллино был внимательным и добрым, но сдержанным, как будто не хотел требовать больше, чем я была готова ему дать.

Мы совершали долгие прогулки в окрестностях виноградника, где полевые цветы уже начали распускаться. Он показал мне улучшения, которые сделал на винограднике, мы вместе ели и проводили вечера, прогуливаясь по маленькой деревне; читали вместе на диване в гостиной его замка или просто наслаждались прекрасными весенними вечерами на террасе, пока пили вино и любовались звездами. После того как в Париже все пошло не так во всех смыслах, общество Марчеллино было идеальным противоядием.

Каждое утро я просыпаясь, находила букет цветов и свежий кофе за дверью маленького коттеджа, в котором жила. На второй день Марчеллино решил, что итальянское солнце опалит мою бледную кожу, и купил мне широкополую ярко-синюю шляпу, украшенную шелковыми маргаритками.

Он готовил разные блюда, изучив мои вкусы. Зная мою любовь к книгам, он принес мне стопку английских романов, чтобы я могла читать, пока он занят делами на винограднике. Когда сосед зашел к нему с выводком щенков и я завизжала от восторга, Марчеллино спросил, не хочу ли я одного из щенков, когда они подрастут и их отлучат от мамы. Не зная, как отнестись к этому предложению, я промолчала. Неужели он думает, что я останусь здесь достаточно долго, чтобы завести собаку? Я старалась не паниковать. Это ведь было то, чего я хотела, не так ли?

Прошло два с половиной дня из тех пяти, которые обещал мне Джейсон, перед тем, как мне придется опять вернуться к работе, и я начинала нервничать. Я безмерно наслаждалась тем временем, которое проводила с Марчеллино. Я не знала, были ли это те же чувства, что я испытывала к нему семь лет назад, или только радость оттого, что я снова здесь, на винограднике. Я понимала, что не узнаю этого наверняка, пока мы не перейдем на следующий этап, но и не знала, когда именно это произойдет.

Случай представился в тот вечер, когда Марчеллино пригласил меня прогуляться. Он хотел убедиться, что обрезка винограда закончена, и спросил, не присоединюсь ли я к нему. Я надеялась, что таким образом он пытается вывести наши отношения на новый уровень, и я была к этому готова.

Сумерки в винограднике были волшебные, полная луна поднималась над холмами, освещая серебристые листья оливковых деревьев неземным светом. Без сомнения, это был превосходный фон для любовной сцены. «Ну же, Марчеллино», – мысленно подбодрила я его. Как и каждое мгновение за последние несколько дней, оно было прекрасно. С идеальным мужчиной в идеальном месте в окружении идеальной красоты. Это было даже слишком идеально. И все же Марчеллино по-прежнему не предпринимал никаких шагов. Черт возьми!

Я задумалась: вдруг Джейсон прав, не гей ли Марчеллино? Не то чтобы он должен был заняться со мной любовью, чтобы доказать, что это не так. О боже, а вдруг все дело в том, что спустя семь лет я ему больше не нравлюсь? Вот теперь я испытывала сильные чувства, но ничего приятного в этом не было. Неужели меня ждет еще одно унижение от бывшего бойфренда?

Нет! Я отказывалась признать свое поражение. Последние два дня Марчеллино вел себя как настоящий джентльмен. Это не означало, что он не был заинтересован; он просто относился ко мне с уважением. Разве не этого хочет каждая женщина в наши дни – чтобы мужчина уважал