– Снова одно и то же… – цедит Генри.

Он намерен сказать еще что-то, но Роуз быстро перебивает его.

– В самом деле, Генри, – говорит она, шумно бросая ложку на тарелку, подается вперед и застывает. – Неужели вас так задевают мнения, отличные от вашего собственного? В деловой сфере, прежде чем принимать решение, стоило бы учесть все точки зрения, все факты, а не опираться на устоявшееся мнение. А что в парламенте, что за его пределами господствует стойкий предрассудок: мнение женщин о государственных делах не имеет никакой ценности!

Софи прыскает со смеху.

– Роуз! – шипит Элинор, впервые за вечер встретившись глазами с Эдвардом. – Пожалуйста, не за обеденным столом.

– Ничего, пусть продолжает! – Генри оглядывает собравшихся. Судя по лицу, слова Роуз скорее позабавили его, нежели оскорбили. – Я привык к вспыльчивым женщинам. За свою жизнь я приобрел достаточно опыта в общении с ними.

Софи хмыкает. Собравшиеся молчат. Тишину нарушает лишь стук ложек и музыка, льющаяся из граммофона.

– Великолепный суп! – через несколько минут восклицает Бартон. – Передайте это миссис Беллами. Сегодня она превзошла себя. Что скажешь, Лиззи?

– Да! – подхватывает Лиззи. – Кстати, Эдвард, давно хотела спросить: как ваши успехи в дрессировке Байрона? Бартон ничего не может поделать с нашим псом. Видели бы, в какого зверюгу превратился этот милый щеночек! Зовешь его – не откликается. Крадет еду со стола и жует всю обувь, какая ему попадается!

Краешком глаза Эдвард видит, как Роуз коснулась руки сестры и подмигнула Софи. Женский заговор в его доме? На ум приходят три ведьмы из «Макбета». Нет, так нечестно! Он звонит в колокольчик, чтобы подавали второе.

Он всегда гордился своим браком и считал, что ему повезло больше, чем Генри. Однако сейчас, чувствуя волны неприязни, исходящие от жены, он мрачно думает, так ли это на самом деле.

И как там моя девочка?

Она по-прежнему жива. Влачит свое существование, невзирая на ваше отвратительное обращение с ней. Она все еще в этом мире вопреки царапинам на коже и распухшим участкам тела. Она глядит на мир безучастными остекленевшими глазами, уйдя глубоко внутрь своего разума, искалеченного и одурманенного вашими отвратительными лекарствами.

Моя драгоценная девочка с ее видениями женщин с огненными волосами и собак с пылающей рыжей шерстью. Я решила противостоять вашим ненавистным препаратам. Я удваиваю свои усилия, дабы осыпать ее моими величайшими дарами. Они будут дождем изливаться на нее. В отличие от вас, вгоняющих ее в рамки, которые умаляют и унижают ее человеческое достоинство, мне не стыдно делать ей подарки. Там, где вы превращаете ее мир в бесцветную и бесплодную пустыню, я делаю наоборот: я еще глубже погружаюсь в ее разум и наполняю его нескончаемыми видениями.

Когда этих видений становится слишком много, я нахожусь рядом с ней. Я рядом, когда ей от боли сводит живот, когда ей жжет горло от солей бромида, которые вы вталкиваете в нее; когда фенобарбитал еще сильнее отупляет ее мозг. Я рядом, когда она плачет по матери или тянет руку, чтобы схватить видение. Не вы, а я нахожусь с ней, когда она трясется и дергается в конвульсиях, когда ее руки молотят воздух, а голова запрокидывается. И когда она ударяется о стены и сползает на пол, я тоже нахожусь рядом.

Не вы, а я смотрю, как она, изможденная до предела, сворачивается калачиком и засыпает.

Впрочем, есть еще некто, проявляющий к ней внимание.

Речь о молодом амбициозном враче. Вы зовете его доктором Эверсли. Доктор Эверсли, чье пристальное внимание к девочке сильно меня нервирует.

Этот доктор Эверсли нависает над ней, вглядываясь в ее лицо, в ссадины и синяки на теле. Он похож на голодного льва, обнюхивающего добычу.

«Она как нельзя лучше подходит для моих экспериментов, – бормочет он себе. – Просто идеально. Главное, чтобы сэр Чарльз позволил мне заняться ею».

Это письмо приходит с утренней почтой. Адрес на конверте написан от руки незнакомым Элинор почерком. Заметив сассекскую марку, она испытывает прилив страха. В Сассексе находится колония Хит. Но оттуда не приходит писем на ее имя. Раз в месяц сэр Чарльз присылает Эдварду отчет о состоянии Мейбл. Элинор противно читать эти отчеты, вызывающие чувство безнадежности. В них отстраненно и сухо описывается состояние Мейбл, число припадков и ухудшающееся состояние ее ума.

Элинор отодвигает конверт и быстро просматривает остальную почту. Ничего интересного. Оставив письма на столике в холле, она быстро надевает плащ и шляпу, натягивает перчатки и опускает странное письмо в сумочку. Затем торопится к выходу, где уже стоит машина, поданная Уилсоном. Ей никак нельзя опоздать на ближайший поезд в Лондон.

Заняв место в купе первого класса, Элинор достает из сумочки конверт. Напротив нее сидит пожилая супружеская пара. Сложив руки на коленях, оба молча смотрят в окно, за которым все быстрее проносятся окрестные пейзажи.

Элинор стремительно входит в кабинет сэра Чарльза Лоусона. Он встает, здороваясь с ней, чуть сутулый; его морщинистое лицо серьезно и непроницаемо.

Оба садятся и некоторое время смотрят друг на друга, разделенные пространством письменного стола.

Врач откашливается:

– Что привело вас ко мне, миссис Хэмилтон?

– Естественно, состояние Мейбл.

– Понимаю. Вы сегодня без профессора Хэмилтона? – сопя носом, спрашивает он.

По спине Элинор ползет раздражение. Оно топорщится, словно щетинки на шкуре свиньи.

– Как видите. Эдвард занят.

– Да, конечно. Он ведь всегда очень занят.

– Так оно и есть.

Сэр Чарльз складывает руки на столе и, насколько она может судить, смотрит на нее с явным недовольством.

– Я хотела бы узнать об изменениях в состоянии Мейбл, – сделав глубокий вдох, начинает Элинор. – Эдвард сообщил мне, что сейчас ей дают фенобарбитал. Скажите, есть какие-либо улучшения? – Подражая матери, она немного понижает голос и твердым тоном добавляет: – Насколько понимаю, я вправе задавать вам подобные вопросы. – И улыбается.