И его любимый вопрос: мама, а как это называется?!

Иногда я не знаю названия и выдумываю из головы. Синецвет, шестилап, мухокрыл, светоглаз и прочее, прочее, прочее…

Джейми хохочет вовсю — он уже понимает, что это баловство, и ему очень нравится такая языковая игра. Жаль только, у нас с ним не так уж много времени на совместные игры.

"А вот останься ты, вышла бы замуж за Энтони Фокса, и могла бы быть с Джеймсом, не имея необходимости работать", — шепчет внутренний голос.

Мне есть, что ему возразить, но чаще я просто говорю самой себе "заткнись".

Когда меня отправляют с поручениями, я прошу посидеть с Джейми старшую дочку той самой акушерки, что принимала мои роды. Девчонка она добрая, хотя и глуповатая, вероятно, поэтому и не замужем. Небольшой подработке она обычно очень рада. Вот только Джеймс с трудом без меня остается, но я придумала одну хитрость — научилась накладывать иллюзию не внешнюю, а маскировать сами плетения, так, что даже посторонний маг в первый момент не сразу поймёт, кто перед ним. Разумеется, ни мои хозяева, ни сама девочка ничего не замечают и не чувствуют, но я делаю это не для них, а для Джейми. Даже с учётом того, что у него ещё не пробудился дар, это лишь дело времени, к плетениям он чувствителен.

По дороге я всё же забегаю на постоялый двор на том самом хуторе, откуда отправила послание сэру Элфанту, не особо надеясь на ответ. И когда хозяин, покопавшись под массивной деревянной стойкой, не сказав ни слова, протягивает помятый запечатанный конверт "для мисс Корты Риссмы", недоверчиво поглядывая на меня, чувствую, как испуганно ёкает, сжимается, словно зажатое в кулаке, сердце.

***

Если бы я тогда не читала это письмо. Несколько драгоценных, бесконечных мгновений, во время которых из более чем уклончивого и короткого текста я узнала, что магический мир не рухнул за время моего отсутствия, но меня искали, искали более чем тщательно и долго, а когда стало окончательно ясно, что Корнелия Менел сбежала, её объявили в розыск по подозрению…

Убийца. Я — убийца. Меня искали и ищут.

Адепта Фокса допрашивали, после первого же допроса вмешалась его семья. Подробностей Джордас не давал, но, надо полагать, Энтони пришлось нелегко. Атака со всех сторон, в том числе и по поводу связи, очевидно, порочившей доброе имя достопочтенного семейства…

Знать бы, что думал по этому поводу он сам. Так или иначе, из Академии на поиски меня он не отправился, закончил её и его дальнейшая судьба сэру Элфанту была неизвестно, но он предполагает, что сэр Фокс уже может быть связан узами законного брака.

Джордас меня не щадил. Да и не надо.

Впрочем, в письме было что-то ещё, невысказанная, но более чем ощутимая просьба о встрече, обещание помощи, беспокойство, тревога, нежность, но это всё осталось за пределами моего понимания. Я игнорировала буквально витающие над строчками чувства и вчитывалась только в безжалостные слова.

Меня ищут.

Энтони женат. Возможно — сэр Элфант не был в этом уверен. А меня ищут.

Я перечитывала и перечитывала этот привет из прошлого, моей прошлой жизни, и сердце колотилось о рёбра, хотя ничего нового, ничего неожиданного не было, напротив — чего-то подобного я и ждала. И заслуживала. И всё же…

Тревога обрушилась на меня внезапно, словно ледяной душ, больно толкнула между лопаток. Я с огромным трудом оторвалась от письма, сунула его в карман юбки и пошла быстрее.

Потом побежала.

Я бежала и бежала, уверяя себя, что ничего страшного за последние пару часов не могло случиться, что я оставляла Джейми и на гораздо более длительное время, что целых три — три! — года прошли мирно и спокойно, что всё обойдётся и на этот раз. Должно было обойтись. Дом Риссманов, который стал и моим домом тоже, казался издалека целым, непотревоженным, нерушимым, а тревога всё нарастала и нарастала, гудела в голове, вибрировала, отчаянно тянула меня вперёд, а в самый последний момент перед дверью заставила остановиться, замереть на месте.

…когда-то давно, когда маленькая жизнь только появилась внутри меня, я видела своего рыжего Джейми столь отчётливо, как будто он стоял передо мной на расстоянии вытянутой руки. А сейчас я видела то, что было внутри дома Риссманов. И, держа руку на круглой металлической ручке, захлебнулась собственным хрипом. Пламя, по привычке сдерживаемое, вспыхнуло на кончиках пальцев, не обжигая кожу, но нагревая металл докрасна.

— Джейми, — шепнула я мёртвому дому.

Потому что это уже был мёртвый дом. Дверь открылась, а внутри всё было выжжено дотла.

Джейми… Джейми, как это называется, как всё это называется, мой хороший?

Я лежу в кровати и смотрю на то, как безмятежно спит напротив Мэй. Пушистые волосы облачком обрамляют её спокойное, немного печальное даже во сне лицо.

Конечно, у Мэй наверняка есть свои причины для печалей, как и у всех. А ещё она ходит во сне — тоже мало приятного. Но отчего-то мне кажется, что ни у кого ещё в Академии нет такой безумной путаницы с кровными родственниками, как у меня. И никому так не везёт с разными несуразными приключениями.

Мэй живёт и учится себе спокойно. И не лезет в тайные библиотеки и на кладбища, и её брат не разгуливает в другом теле, а мать вряд ли исчезла бесследно, бросив ее в раннем детстве, и ваш общий преподаватель не гладит её по волосам и по рукам так, словно ты самый прекрасный бриллиант в его тайной коллекции, а лучший друг так вообще…

Внезапно я сажусь на кровати.

Мне, конечно, не очень повезло с семейной историей, но кто сказал, что мне одной? Возможно, да нет, даже наверняка родители моих однокурсников тоже учились в Академии безмолвия — "случайных людей здесь не бывает", помню-помню. Возможно, корни этой истории кроются ещё там, в прошлом четвертьвековой давности?

Но как можно разузнать о родителях погибшего адепта? Я вспомнила нашу первую встречу ещё весной на первом курсе, несправедливый опрос, плотоядную некротучу. Наш разговор, когда Лен сказал, что не хотел поступать в Академию, но пришлось исполнить указанную в завещании волю отца, которого он никогда не знал.

А я не знала мать…

В непонятном ажиотаже растолкала Мэй, и она уставилась на меня сонными глазищами орехового цвета, светлые пушистые ресницы затрепетали. Я схватила табличку для переписки, мел крошился в пальцах:

"Где сейчас твои родители?!"

Соседка смотрела на меня, как на ненормальную. Ещё было очень, очень рано, до тренировки тела оставался почти час, и по всему мы могли спать ещё как минимум минут тридцать.

Приступ совести я подавила в себе усилием воли: ей, значит, можно будить меня своими бестолковыми ночными прогулками во сне, а мне ее по делу — нет?!

Если бы на месте тихой мирной Мэй была бы та же Арта или Дия, или Эрна — мне в лоб бы уже летела подушка, плюс какой-нибудь стихийный "привет", например, ледяной водный шар или микроскопический ураганчик, надолго превративший бы мои и без того спутанные с ночи волосы в безобразный колтун. Но Мэй только тряхнула головой, прогоняя остатки сна, и потянулась за мелком.