– Наводнение? – переспросил Готорн.

– Разлились все окрестные реки и речушки, – кивнулАблойк.

Готорн посмотрел на Баринтуса.

– Вы утверждаете, что прикосновение лорда Баринтуса ккольцу затопило всю округу?

Дойл с Баринтусом в один голос сказали:

– Видимо, да.

Гален и Рис, тоже в унисон, сказали:

– Ага.

Усна, злой и голый, растолкал всех:

– Пошли к королеве. Мне нужно согреться наконец.

– Рискнешь жизнью ради комфорта? – спросил Холод.

Усна ответил широкой ухмылкой.

– А ради чего еще стоит сейчас рисковать жизнью? Тыразве не слышал, Убийственный Холод, что времена легенд и волшебства прошли?Времена, когда было за что сражаться. – С последними словами он взглянулна Баринтуса, потом серые глаза скользнули ко мне и задержались надолго. Взглядэтот не был ни голодным, ни сексуальным, ничего такого, что я ждала бы от Усны.Взгляд был задумчивый. Полный догадок, чертовски близко находящихся к правде.

Но один только миг – и все прошло, в глазах светилась толькодобрая усмешка. Он шлепнул Аблойка по плечу:

– Ну, пошли подразним королеву в ее логове беззакония.

Аблойк поднялся, нахмурясь.

– Ты понесешь ей такие вести, зная, на что онаспособна?

– Она разозлится из-за покушения и на ком-нибудь злостьсорвет, но остальное... – Усна обнял его за плечи. – Другие новостией понравятся.

Он подтолкнул Аблойка вперед, и все потянулись за ними. Уснаоглянулся на меня через плечо:

– На твоем месте, принцесса, я бы опасался, что оназапрет тебя в магическом круге, как зверя в клетке, и станет посылать насодного за другим, чтобы узнать, скольким ты сможешь вернуть... – Он приложилк губам рукоять меча, как прикладывают палец, говоря: "Ш-ш". –А, это тоже прибережем для ушей королевы.

Усна скользнул вперед, прижимая к себе Аблойка за талию, иего пятнистая спина нам всем указывала путь.

В покои моей тетушки вели черные двери – единственные черныедвери во всем ситхене. Сделанные из блестящего, невероятно черного камня, вышесамого высокого из стражей и шире того танка, что мог бы проехать по входномукоридору.

Двери выглядели как обычно – весьма зловеще, а вот двое мужчинна страже у дверей обычными не казались. Во-первых, стражи редко оставались поэту сторону дверей. Королеве нравились зрители, особенно когда зрители не моглипревратиться в участников, как бы им того ни хотелось. Иногда стражи ждалиснаружи окончания аудиенции, чтобы потом проводить визитеров, – но япочему-то была уверена, что сейчас дело в другом. Считайте это догадкой, но япоклялась бы, что стражи здесь по мою душу. Что дало мне повод так думать? Дато, что они были голые, если не считать сапог до колен и кожаных перевязей длямечей и кинжалов.

– Мотив прослеживается, – заметил Рис.

Я согласилась. Они не только были еще менее одеты, чемГоторн и Иви, но оба были к тому же божествами растительности. Адайрпо-прежнему носил свое истинное имя: "адайр" означает "дубоваяроща". Кожа у него была золотистая, как пробивающийся сквозь листьясолнечный свет, – такая кожа у нас называется "поцелованнаясолнцем" и у благих встречается чаще, чем у неблагих. Каштановые волосы,раньше доходившие до пят, оказались коротко острижены, короче, чем у Аматеона,почти на полфута. Кто-то так его обкорнал, что и не догадаться было, какаякрасота еще недавно обрамляла золотистое тело.

Аматеон сказал, будто отвечая на мой вопрос:

– Не я один отказался, принцесса. Она начала свой...урок с Адайра.

Глаза у Адайра были тремя кольцами желтого и золотого,словно на солнце глядишь. Эти глаза смотрели на нас без всякого выражения.Когда-то Адайра изгнали из Благого Двора за слишком нелицеприятные высказыванияо короле, и он предпочел Неблагой Двор изгнанию из волшебной страны. Но обычаитемного двора он душой так и не принял. Он жил среди нас, стараясь оставатьсяневидимкой.

Я проговорила тихонько:

– Я знаю, почему ты не хотел оказаться в моей постели,но с Адайром мы не ссорились.

– Он хочет оставаться в стороне, принцесса. Неввязываться в этот спор.

– Нейтральна в этом мире только Швейцария.

– Он это уяснил.

Второго стража одевал плащ светло-золотистых волос. Завесаволос открывала серовато-белую кожу, не лунно-белую, как у меня, а мягкогопепельного оттенка. Глубоко посаженные глаза мерцали с узкого лица – глазацвета темной зелени со светло-зеленой звездочкой у зрачка, как в звездчатомсамоцвете. Губы у него были самые яркие, самые сочные, самые красивые, какиеможно найти при обоих дворах – на мой вкус. Форме и цвету его губ позавидовалабы любая женщина, только самая яркая и алая помада могла дать похожий оттенок.Его звали Бриак, хотя сам он предпочитал зваться Бри. Бриак – всего лишьвариант имени Брайан, никаких указаний на растения или земледелие в нем нет. Язнала, что Бри – кто-то из богов растительности, хотя бы в прошлом, но имяникаких его тайн не выдавало.

Бри улыбнулся, когда мы подошли ближе, – невероятнокрасными губами, отвлекающими от самоцветов-глаз, от занавеса волос, даже отдлинной его наготы. Его тело среагировало на мой взгляд, словно одного моегопоявления хватило, чтобы его возбудить.

Тело Адайра осталось так же немо, как и его глаза. Повезлоему, что я – не моя тетушка, потому что она нередко расценивала отсутствиеневольной реакции как личное оскорбление. Я так не посчитала. Потеря волос какминимум глубоко ранила гордость Адайра; и не знаю, через что еще заставила егопройти моя тетушка, чтобы он пожелал встать здесь в таком виде, ожидая меня.Точно могу сказать, что он был зол. Злость и смущение – не такие уж хорошиеафродизиаки. Тетушка никогда этого толком не осознавала.

Бри по-птичьи склонил голову к плечу, улыбка померкла.

– Вы не выполнили свою обязанность при принцессе?

– Принцессу пытались убить, – сказал Дойл.

Улыбка пропала совсем.

– Кровь...

– А ты думал, откуда она взялась? – холодноспросила я.

Он пожал плечами и улыбнулся, извиняясь.

– Чужая кровь на лице королевы обычно значит, что онапрекрасно провела время. Виноват, я то же подумал о тебе.

Он поклонился – волосы плащом свесились вперед – и сновавыпрямился, улыбаясь, с совершенно мужским огоньком в глазах. Огонек этот ясноговорил, что по крайней мере Бри выполнение обязанностей доставит удовольствие,несмотря на все побочные неприятности.