Один взгляд ей в глаза заставил меня застыть на пороге.Магия Андаис светилась в них дыханием рока в ожидании жертв, и мне захотелосьтут же повернуться и сбежать. Я хранила еще прикосновение оживившей источникмагии, магии, которую мы с Адайром пробудили одним прикосновением. Но этияркие, животворящие чары подернулись пеплом, стоило мне увидеть обезумевшие отсилы глаза Андаис. В них и следа разума не осталось.

Я застыла, едва перешагнув порог, – боялась двинуться,боялась привлечь ее внимание. Вся моя новая сила, самоосознание, новооткрытаярадость и любовь – все куда-то делось, я снова была ребенком. Испуганнымкроликом, съежившимся в траве в надежде, что лиса меня не заметит. Я болезненносглотнула – страх меня почти душил. Но лиса сейчас не на меня охотилась.

На маленьком подиуме в конце спальни, том, что обычно былзанавешен от взгляда, стоял Эймон. Высокий и светлокожий, только черные волосыдо пят укрывали его тело. Эймон разделял привычку двора к наготе. Я уже виделаего нагим и увижу снова – если он переживет эту ночь. Нет, не красота Эймона заставилачаще биться мое сердце. И даже не орудия пытки, что висели на стене у него заспиной, будто нарочно развешанные – как в коллаже. Все дело было в словахкоролевы – и в его ответе ей.

– Ты мне препятствуешь, Эймон, мой консорт? –Голос Андаис был спокоен, слишком спокоен. Он не вязался ни с чем в этойспальне и с выражением лица королевы не вязался тоже.

– Нет, не препятствую, любовь моя, моя королева, нопрошу. Ты убьешь его, если не остановишься.

Голос из-за спины Эймона взмолился:

– Нет-нет, не останавливайся!

– Он не хочет, чтобы я остановилась, – сказалаАндаис и небрежно взмахнула рукой с кнутом. Кнут терялся на фоне ее черногодлинного платья – пока она не взмахнула рукой, я его и не видела. Словно хорошозамаскированная змея: ее не видно, пока не нападет. Кнут глухо зашелестел пополу, когда королева шевельнула им вперед-назад. Рассеянный жест, от которого уменя волосы на затылке дыбом поднялись.

– Ты говорила, что ценишь его за то, что он долговыносит боль. Убьешь его сейчас – и ты не поиграешь с ним больше, моя королева.

Я поняла, что Эймон стоит перед стенной нишей, мне не виднобыло то место, где к стене крепились цепи. Кто бы там ни был прикован, он былниже ростом, чем Эймон с его шестью футами, и его можно было забить кнутом досмерти. Фейри хоть голову отруби – он зажмет ее под мышкой и бросится на врага.Фейри не так-то легко убить или покалечить. Кого же нужно было так защищать?Ради кого мог рискнуть собой Эймон? Мне никто не приходил на ум.

В спальне были и другие стражи. Все голые. Одежда, доспехи,оружие грудой громоздились в ногах кровати, как будто Андаис разлеглась намехах и шелках и велела стражам раздеться. Может, так и было. Вид дюжиныколенопреклоненных сидхе – головы долу, распущенные волосы покрывают наготуразноцветными плащами – одновременно доставлял удовольствие и тревожил.

Что произошло? Что случилось с тех пор, как Баринтус с пятьюстражами уехал из холма встречать меня? Баринтус сказал, что она становитсявменяемой, – но это зрелище было хуже всего, что мне приходилось видеть.

Я боялась сказать даже слово, издать малейший звук, толькобы ее гнев не обратился на меня. И не я одна не могла решить, что делать,потому что Дойл – на шаг впереди и чуть сбоку от меня – застыл так женеподвижно, как все. Андаис взглянула на нас, когда мы только появились вдверях, но стоило нам остановиться, и она снова повернулась к Эймону. Никто изнас, похоже, не хотел разделить с ним тяжесть ее внимания.

Она выбросила руку с кнутом назад, попав на пустоепространство между стоящими на коленях мужчинами. Создавалось впечатление, чтокнут уже не в первый раз за вечер змеился там по полу. Не в первый, не вдесятый и не в двадцатый. Стражи замерли без движения, словно прекрасные статуив странном саду, когда кнут пополз обратно. Королева послала кнут вперед всейрукой, плечом, спиной, всем телом. Так, как отвешивают мощную оплеуху. Впоследний миг она изогнула запястье, заставив кнут щелкнуть.

Щелчок был скорей похож на раскат грома, и по горькому опытуя знала, что на том месте, куда кнут сейчас попадет, этот звук кажется ещегромче, просто парализует – все равно что стоишь на рельсах перед летящим натебя поездом и не можешь сойти с места. Не потому не можешь, что не хочешь, апотому, что прикован.

Эймон прикован не был, но не ушел. Он остался на месте,защищая сильным высоким телом того, кто был прикован у него за спиной. Пастушийкнут ударил его прямо в грудь, оглушительно щелкнув, – звук удара по живойплоти почти не был слышен за этим щелчком. Была бы плеть поменьше, послышалсябы мясистый шлепок. Но это был самый большой кнут королевы, похожий на чернуюанаконду, такой длинный и толстый, что легко мог отнять жизнь. Я этого кнутабоялась – я ведь смертная, а у Эймона, хоть и вспух рубец, даже кровь не пошла.У меня пошла бы.

Мне нравилась жесткая игра, но не такая, как любилакоролева. Андаис перехлестывала через край, и очень далеко перехлестывала. Оназаходила туда, куда не хотело идти мое тело, и даже пожелай я туда пойти, онобы не выдержало. Теперь я поняла, кто был прикован за спиной у Эймона. Не ктоконкретно, а вообще. При дворе жили сколько-то людей. Не так, как пресс-атташеМэдлин Фелпс, не по работе. Их выбрали сотни лет назад и увели в волшебнуюстрану – кто-то сам захотел к нам уйти, кто-то нет. Но сейчас все ониоставались здесь добровольно, потому что стоило им шагнуть за пределы холмов, иони мгновенно состарились бы и умерли. Люди-пленники свято нам доверяли. Кто-тоиз них был взят в услужение, но в большинстве случаев они чем-то привлеклисидхе. Кого-то похитили за красоту или музыкальный дар, а Иезекииль, к примеру,приглянулся королеве искусством палача. Их сочли достаточно ценными, чтобыукрасть из смертного мира. Сейчас такое запрещено законом, но когда-то мы самиустанавливали себе законы – и оба двора это себе позволяли. Но по какой быпричине людей ни похитили, считалось преступлением, нарушением договораотнимать у них жизнь. Им обещали вечную жизнь и молодость, так что их можнобыло мучить, но не убивать. Нельзя было отнимать у них то самое, ради чего онии ушли в волшебную страну.

Едва я поняла, что прикован там человек, как догадалась, икто это. Ее нынешний смертный любовник – Тайлер. В последний раз, когда я еговидела, у него была стрижка под скейтера, белокурые волосы и настоящий загар.Он едва-едва достиг возраста, когда закон позволял такие штуки. По слухам, онбыл мазохист. Но если ему нравилось то, что с ним вытворяла королева, он немазохист был, а самоубийца.

Огромный черный кнут прошелестел обратно по каменному полу.Андаис размахнулась им меж безмолвных и бездвижных стражей, и кнут опять сревом прорезал воздух, молнией упав на тело Эймона. Страж пошатнулся от силыудара, но на коже опять остался всего лишь вспухший рубец.

Королева глухо зарычала от разочарования и выпустила кнут изрук. Он упал на пол, вдруг лишившись жизни, словно сброшенная змеиная кожа.