Неужели за столетия небытия ее прародительница утратила всякое сострадание к живым? – Все, за что боролся наш род, все, что ты создала, будет уничтожено из-за жадности одного человека.

– Если я создала государство настолько хрупкое, что его может разрушить один человек, то, возможно, о нем не стоит и жалеть.

Карина в изумлении посмотрела на царицу из далеких времен. Может быть, Пустельге и не хватало тепла на собственного ребенка, но она никогда с такой черствостью не отозвалась бы о страданиях своего народа.

– Всю жизнь мне твердили, что если я хочу прожить достойную жизнь, то должна во всем следовать твоему примеру. – Голос Карины оборвался – усталость от перенесенных тягот последних недель наконец обрушилась на ее плечи. – Мне говорили, что ты боролась за справедливость для каждого человека, вне зависимости от его общественного положения. А теперь ты советуешь мне стоять и смотреть, как погибают миллионы людей?

– Я не сказала, что для тебя нет пути, только что твой путь иной. Глупец смотрит на пустой холст и не видит ничего. Мудрец смотрит и видит целый мир. А что видишь ты, дочь? Пустой холст или еще не нарисованный на нем мир?

– Я не знаю! – взорвалась Карина. – Я не могу сражаться с Фаридом в одиночку, а союзников у меня нет! А теперь ты говоришь, что магия, с помощью которой он может быть повержен, существует, но я недостойна ее! Я ничего не могу сделать. Это тупик.

Нет, это не так. Осталось еще одно, что может сделать только она и никто другой.

Принести себя в жертву во время Обряда Обновления.

Баия заговорила, и спокойствие ее голоса служило подтверждением тому, что Карина начала подозревать:

– Ты мыслишь категориями мести и права рождения, но что они значат перед лицом Создавшей Все? Человечество разгневало Великую Мать задолго до того, как Фарид свершил Обряд Воскрешения. Он всего лишь человек – за ним придет смерть, как она приходит за всеми. Но тебе предстоит настоящая борьба – борьба перед лицом божества. Тебе выпала доля спасти каждую душу в Сонанде. Разве существует более великая цель?

Слова Баии Алахари пронзили Карину. Разве она не давала клятву защищать Зиран любой ценой? И разве принесение себя в жертву не входит в эту «любую цену»?

Карина понимала, что говорит с существом, обладающим силой богов, и что она должна испытывать благодарность за то, что ее прародительница явилась ей. Но ее переполняли ярость и страх, и она не могла себя контролировать.

– Какое ты имеешь право советовать мне пожертвовать собой, когда ты предпочла убить своего сына, а не себя, ради победы в Фараоновой войне? Когда ты бросила лучшую подругу в джунглях, так что ее увели работорговцы? Все жертвы, что помогли тебе возвыситься, были принесены кем-то другим, а не тобой!

Черты ее прародительницы исказила чистая ярость. Карина внутренне сжалась – от царицы исходили причинявшие боль волны магии.

– Что ты знаешь о самопожертвовании, ты, дитя мирного века?

Ее голос был вставшей дыбом землей; расколовшей небо молнией; снежной лавиной, несущейся по склону горы на беззащитный город внизу. Призрак Баии Алахари возложил руку на лоб Карины, и принцесса покинула тело и понеслась сквозь пространство и время.

Она увидела реку со светящейся водой. Она уже была здесь, в этом месте, во сне Малика, но теперь она смотрела на него глазами Баии. Вода приятно холодила кожу, и ей казалось, что детство будет длиться вечно. Она услышала рокот боевых барабанов и ощутила запах дыма.

– Работорговцы. Кхену, беги!

Но Кхену всегда была слишком маленькой, слишком слабой. Карина увидела, как девочка упала, и поняла, что если она вернется за ней, то не спасутся ни Кхену, ни она сама. Ее охватило страстное, животное желание выжить. Ноги сами унесли ее от плачущей, молящей о помощи подруги.

Снова смотря на то, как Баия бросила прародительницу Малика, Карина испытала тот же мучительный стыд. Но сейчас воспоминание не оборвалось на моменте, когда Баия скрылась в лесу. Карина находилась в теле Баии, и жалобные вопли Кхену, которую уводили работорговцы, отдавались в ее собственной душе. Она почувствовала тот миг, когда ее прародительница поняла, что совершила ужасный поступок. Баия побежала обратно к реке. Она была готова голыми руками драться со всей бандой, но ее уже и след простыл.

– Я была ребенком и испугалась. – Голос Баии доносился одновременно отовсюду и звучал даже как бы внутри самой Карины. – И я платила за то мгновение страха всю оставшуюся жизнь.

Воспоминание перенеслось на несколько лет вперед. Баия убежала из деревни, решив не возвращаться, пока не отыщет подругу. Она долгие годы металась по всему Сонанде в поисках милого круглого лица с черными, словно беззвездная ночь, глазами.

И в конце концов она нашла его.

Баия нашла Кхену в обширном золотом зале, чем-то похожем на гробницу. Ее подруга выросла. И хотя по возрасту ее еще нельзя было назвать взрослой, ее глаза приобрели острое, проницательное выражение. Выжить в змеином гнезде можно, только став самой опасной змеей. Она сидела у ног фараона, отдельно от остальных наложниц и жен. Над ними.

Возлюбленная.

Карина ощутила радость Баии, вызванную тем, что ее подруга пережила все невзгоды, и ее ужас при виде того, во что ей пришлось для этого превратиться.

Она услышала рокочущий голос фараона – он спрашивал Кхену, как следует наказать эту рабыню: скормить собакам или, может быть, сварить заживо? И возлюбленная фараона, вознесенная надо всеми, смерила предавшую подругу-предательницу скучающим взглядом.

– Выпороть как следует, – сказала Кхену. Ее голос был таким же гипнотическим, как у Малика. Воспоминание окрасилось болью. Каждый удар бича, падавший на Баию, обжигал спину Карины. Она молила и проклинала богов, а в груди ее разгоралась всепожирающая ненависть.

– За каждое свое решение, за каждую жизнь, брошенную в огонь сопротивления власти фараонов, я заплатила такую цену, какой ты не можешь и представить. – Карина плакала и молила призрака окончить эту пытку, но страдания длились и длились.

– Все детство я провела в рудниках Кеннуа, всю юность – во дворце в качестве игрушки фараона. Мое тело и разум были полностью подчинены его капризам. А затем боги решили сделать меня инструментом своей священной войны. Потом у меня появилась семья. Наконец, первый раз в жизни, у меня появилось что-то свое.

Я отдала богам все, что могла, но они потребовали большего. Они пожелали забрать жизнь моего единственного сына, а взамен отдали мне силу возвращающейся каждые пятьдесят лет кометы. С помощью этой силы