империей тогда рухнуло бы и оно. Можно сказать, что братья Кирилл и Мефодий, переведшие христианские книги на славянский, а также креститель болгар царь Борис I ([?]–907) стали подлинными спасителями восточного христианства.

В 1453 г. турки взяли Константинополь и Византии не стало… На смену христианству здесь пришел ислам. С удивительной легкостью, увы, подготовленной всей историей византийского православия, жители империи в основной своей массе стали почитателями Корана и Аллаха… Хотя христианство в Турции не было запрещено, это не воспрепятствовало избиениям христиан, с одной стороны, и полной эллинизации византийского православия, с другой. В результате, по словам историков, христианский патриотизм трансформировался в языческий эллинский национализм.

Но вернемся к Европе. Разделение церквей довольно быстро перешло в гонения и уничтожение врагов. В XIII–XIV вв. гонения распространились с индивидуального и конфессионального на социальный уровень, церковь безжалостно и беспощадно преследовала катаров, альбигойцев, вальденсов, гиллельмитов, апостольских братьев, фратичелли (в Италии), спиритуалистов, мавров, иудеев, вагантов, университетских профессоров, всевозможных «диссидентов», позже — гуманистов и протестантов. Объект преследования всегда один — инакомыслящие, еретики, группы людей, альтернативные официальной культуре. Здесь надо иметь в виду, что в средневековой культуре именно еретики представляли собой пример свободной и независимой мысли, сознательного отношения к жизни.

Феномен иезуитства стал символом тоталитарной культуры — союза мысли и насилия, неограниченной власти и твердолобости, высокого образования и беспощадности. Фанатичным и беспощадным иезуитам удалось потеснить множество других католических орденов (доминиканцев, францисканцев и др.) и осуществить тотальный контроль над мыслями, духовной жизнью многих людей в мире. Собственно, орден и был создан как средство политической и идеологической экспансии Ватикана, ведущейся всеми доступными методами. Показательно признание генерала этого ордена Тамбуриани (1706–1730): «…Из этой комнаты я управляю не только Парижем, но и целым миром, и никто не знает, как это делается».

Средневековое христианство держалось на внеэкономическом и политическом насилии, принуждении, еще — на конформизме и сервильности народных масс. Те, кто не принимал веру или выступали с позиции инакомыслия, просто «не умещались» в существующем общественном устройстве, то есть их попросту ликвидировали.

Первопричиной нравственного краха средневекового христианства стал губительный брак государства и церкви — пресловутая «симфония», в свое время взлелеянная императором Юстинианом и в результате приведшая к «хрусту ребер» церкви в «любовных объятиях» империи (как говорил А. В. Карташев).

Средневековая католическая церковь — это непрерывно усиливающийся гнет нравственно разложившегося папского двора и закоснелого духовенства. По свидетельству немецкого историка того времени, духовенство «относится с презрением к изучению богословия; оно пренебрегает Евангелием и прекрасными сочинениями святых отцов; оно молчит о вере, о благочестии, умеренности и других добродетелях, которые были восхваляемы даже некоторыми из лучших язычников, оно не говорит о чудесах милосердого Бога и заслугах Спасителя. И таким людям, не понимающим ни богословия, ни философии, поручают высшие должности Церкви, их назначают пастырями душ!»

Институирование и особенно централизация сделали церковь болезненно чувствительной к «иному мнению». История средневековой (да и современной церкви) сводится к лишению свободы всех тех, кто сам ищет религиозную истину, стремится докопаться до первоисточников, с энтузиазмом и воодушевлением Блаженного Августина пытается самостоятельно достучаться до Бога. Клир исходил почти исключительно из запретов: свободомыслящим нельзя давать пищу в виде гностических евангелий, неканонических текстов, внецерковных материалов, свободной мысли как таковой. Какой ограниченностью надо было обладать, чтобы не понимать сладость запретного плода и невозможность его сокрытия. Фактически христианская церковь уповала исключительно на психическую податливость масс и легкость религиозного гипноза, то есть на основополагающие принципы всех тоталитарных сект. Но может ли быть великой и вечной религия, выстроенная на столь зыбких и недолговечных основаниях? Может ли укреплять церковь богословие, всецело выстроенное на ненависти, насилии и преследованиях?

Да и что же это за богословие такое, которое и поныне требует беспощадно искоренять иноверие, бороться с наукой, плакаться на прогресс, призывать к «добрым старым временам», даже изъясняется на старославянском?..

Я убежден в том, что великими и вечными могут быть только вера, религия, теология, строящиеся на противоположных основах — свободы, уважения, открытости, толерантности, плюрализма, права на ошибку и сомнение. Принцип «неприступной крепости» порочен и разрушителен: он не может состязаться с Божественным всемогуществом и Божественной вечностью!

Средневековая церковь паразитировала на аскетизме, идее первородного греха, отречении от мира, подчинении средневековому мировоззрению всех сфер человеческой деятельности — государства, экономики, права, литературы, науки. Она упорно навязывала пагубную доктрину тела как темницы души, эксплуатировала суеверия, бесправие, сервильность. Религиозный фанатизм стал главным средством в стремлении церкви установить тоталитарное управление обществом.

Средневековье — это строгие церковные суды, регулярные исповеди, частые епитимьи, изощренная система наказаний за «грехи», публичные розги, казни, костры, мощная и непреодолимая система ежедневного уничтожения человеческого достоинства.

Казни создавали обстановку террора, которая, по мысли властей и церкви, должна была обеспечить покорность масс. После полного истребления катаров и альбигойцев около 1320 г. «преследования прекратились за отсутствием предмета» (Британская энциклопедия)…

Средневековье — это абсолютное ограничение человеческой свободы и абсолютная же нетерпимость к иным религиозным конфессиям, особенно к евреям и маврам, а затем — к реформаторам в собственных рядах. Только единоверие, только правоверие, только передаваемая по наследству «религия отцов»!

Вплоть до XVIII в. исповедование нехристианских религий во многих европейских странах (например, в Чехии) приравнивалось к государственной измене, так что неудивительно наследование коммунистической церковью заветов христианской — коммунисты тоже судили деятелей церкви как изменников родины и святого дела пролетариата…

Существует даже мнение, что ксенофобия и антисемитизм, приведший к крематориям и газовым камерам, были напрямую унаследованы у средневекового христианства. На протяжении веков верующие немцы рассматривали евреев как страшных еретиков и приписывали любое общественное зло их присутствию среди правоверных. Хотя в Германии ненависть к евреям находила преимущественно светское выражение, религиозная демонизация евреев в остальной Европе не прекращалась никогда. Ватикан вплоть до Первой мировой войны регулярно обвинял евреев в том, что они пьют кровь христианских младенцев.

Важнейшим элементом «христианского воспитания» была система массового запугивания: адские муки, инфернальные страдания, мрачные костры, котлы с кипящим маслом, горячие сковороды… Церковные проповедники и светские художники состязались в живописании наказаний грешников, сотрясая психику паствы жуткими картинами посмертной живодерни…

Но главному удару церковники подвергли самое прекрасное человеческое чувство, которому обучал Христос — я имею в виду любовь. Христианство называют религией любви, но идеалом Средневековья была непорочная дева, точнее говоря — девственность в сочетании с женоненавистничеством. Девственность воспевали с амвонов, а сексуальность повсеместно подвергали анафеме. Следует отметить дьявольскую изобретательность «святых отцов» в очернении телесной любви: ложась с женщиной, учили они с амвонов, представьте себе ее мерзкое мертвое тело, поедаемое червями, или ее гниющие внутренности, или зловонные продукты