разные, но я делаю ее так, как учила меня моя мама.

Такое чувство, что мы готовим это все чисто, чтобы приготовить. Поставить галочку. Все мамины движения быстрые, резкие, суетливые. Она словно куда-то спешит и боится не успеть.

Будто мы повара́ в ресторане, накрывающие банкет, а не семья, просто решившая поготовить.

Но это неважно.

Мысль о втором Рождестве я еще вчера отбросила.

Сейчас мне нужно совершенно другое.

Подбоченившись, и намного дольше нужного пихая пару долек в сделанный разрез, протягиваю:

– Уже пару часиков осталось до папиного приезда..

– Да, милая.

– Все еще считаешь, что он хороший отец?

– Прости? – она, наконец, останавливается и пару раз невинно хлопает глазами, глядя на меня.

– Ну.. вчера.. когда ты замазывала мне синяк.. ты говорила, что папа ублюдок, но как отец очень хорош. Ты все еще так считаешь?

Она как-то слишком резко дергает плечами:

– Конечно, дорогая. Почему ты спрашиваешь?

– Ну.. вчера ты угрожала, что расскажешь какую-то его тайну, которая изменит наше мнение о нем.. и переезде к нему..

Поскольку я краем глаза смотрю на маму неотрывно – то вижу, как она бледнеет. Но руки ее притом не перестают делать все новые (и уже откровенно лишние) разрезы на птице, а голос ничем не выдает растерянности или паники:

– Мы просто ругались. Ничего больше.

– А, то есть у него нет никаких тайн?

– Конечно нет, милая.

Решаю подойти с другой стороны:

– А вдруг, ну если тайна есть, она бы правда заставила нас остаться здесь?

Не уверена, что это главная мамина мечта, учитывая, что она уже всем рассказала о нашем переезде, но все-таки решаю попробовать.

– Может быть – равнодушно кивает она – но никаких таких тайн у него нет.

Начинаю раздражаться:

– Мам, хватит.

Перестаю пихать яблоки и, отложив нож, оборачиваюсь к ней. Мама же продолжает и дальше возиться с индейкой.

Теперь идет танцующей походкой к шкафчику, достает растительное масло и возвращается обратно. Смешивает его в пиалке с уксусом и различными приправами, после чего начинает невозмутимо этим обтирать индейку.

Когда, наконец, до меня доходит что отвечать она не собирается, я повторяю:

– Мам. Я не расскажу ничего ему. Просто скажи мне.

Она принимается натирать индейку еще усерднее.

– Мам – наконец, мягко отбрасываю ее руку от несчастной птицы – посмотри на меня, пожалуйста. Что папа скрывает от нас?

Из коридора доносятся какие-то глухие удары, но мы обе не обращаем на это внимания.

Наверное, опять Питер не вписался в дверь уборной.

Ничего, сам разберется.

Мама вздыхает:

– Джи, милая.. не думаю, что сейчас подходящий момент.

– А когда? Через два часа мы окончательно к нему переедем. И кто и когда нам тогда об этом расскажет?

Наконец, притворная улыбка, сопровождающая ее весь сегодняшний день, если не всю жизнь – слетает с лица мамы. Морщины на лице будто бы в мгновение углубляются. Искры пропадают из ее ярко-голубых глаз.

Я вижу уставшую женщину средних лет.

Еще бы пару мешков под глазами и бутылка пива – и был бы полный образ начинающего алкоголика, настолько плохо она выглядит. Кто бы мог подумать – что фальшивая улыбка, легкие изящные жесты и деланные жизнеутверждающие фразы способны так влиять на цельный образ?

– Милая, я правда не думаю..

– Я ничего не скажу ему – обещаю совершенно серьезно – честно. Если ты не захочешь, он никогда не узнает, что ты раскрыла его тайну.

– Боюсь, дорогая, так не получится в любом случае.

– Получится – возражаю – просто скажи мне, в чем дело.

Сдавшись, мама изнуренным небрежным движением чуть приподнимает свой сарафан и показывает голень. Сбоку на левой голени пищрится череда белых тоненьких шрамов.

После, не дожидаясь моей реакции, она показывает на плечо – еще один извилистый, точно змея, шрам.

После чуть наклоняет шею – и вновь шрам..

И все они не маленькие. Они тонкие, да, едва заметные, да – то достаточно внушительных размеров.

И значит, были глубокие, раз оставили такие борозды.

Вздохнув, мама опирается левой ладонью о стол, на котором все еще стоит нашпигованная яблоками и натертая маслом со специями индейка.

– Папа тебя бил? – уточняю – это и есть его тайна?

В глубине души я всегда знала, что такое могло быть. После того человека в варенье – крови – я знала, что папа может быть жестоким. И что он не жесток с нами с Нейтом – не значит, что он не жесток с остальными.

С партнерами.. или с гражданской женой, например.

Но почему эта тайна должна была нас отвратить? Если он не трогает нас (а Питер фигачит), то выбор же очевиден, несмотря на то, как он ведет себя с остальными. Разве нет?

Мама медленно качает головой:

– Дело не в.. насилии, милая. Да, Джек бывало.. распускал руки. Но не на меня. Все эти шрамы.. все они – она мягко вновь проводит по шраму на плече – все их оставили мне вещи.

– Вещи? – не понимаю.

– Да. Джек распускал руки.. он крушил их. Может быть даже нарочно рядом со мной, я не знаю. Один раз он в бешенстве грохнул стеклянный столик и пара осколков вонзилось мне в плоть.. это была его реакция на мою первую беременность.

На беременность мною.

– Ты же говорила, он любит нас.

– Он любит вас – тихо кивает она – но он.. боялся.

– Кого? – недоумеваю – нас?

С чего ему боятся нас?

– Нет, конечно. Он боялся.. собственной слабости.

– А причем здесь мы?

Мама смотрит на меня:

– Вы – его слабость, милая. Причем.. ты даже больше, чем Нейт.

– Потому что я девочка? – догадываюсь.

На губах мамы скользит легкая улыбка:

– Нет.. хотя я предпочитала всегда так думать. Мне так было легче. Потому что я ведь тоже девочка, а значит, теоретически мы могли соперничать.. теоретически, я могла бы победить..

Что?!

Соперничать со мной?

Но по-моему внимание к дочери и к женщине – это совершенно разное внимание, разве нет?

Зачем ей соперничать со мной?

– Теперь конечно – отмахивается – я понимаю, что просто была наивна. Малолетняя самонадеянная дурочка, готовая пойти на всё, а он воспользовался этим, хотя..

Малолетняя?

– Разве вы не одного возраста? – перебиваю.

Им обоим по тридцать пять.

Я родилась, когда им было восемнадцать.

Обоим.

Они учились в одной школе.

Такую историю мы с Нейтом слышали все время с самого рождения.

– Эм.. да, но.. – мама заметно теряется – просто.. он.. он как бы уже был.. это все непросто.

– Мам, я не совсем понимаю.. – растерянно бормочу,