– Наверное.. – неопределенно жму плечами.

– Будет-будет – уверяет мама самым светским тоном, на который только можно сподобиться, жеманно растягивая гласные на концах даже сильнее обычного – только присмотрись лучше к мальчикам в лицее. Этот парень, конечно, крутой, я уверена – но там они еще и богатенькие.

– Да, конечно – смущенно улыбаюсь, не зная, как на это реагировать.

В отличии от мамы, мне не так просто поверить в собственную ложь. И ее разговоры о куче самых элитных парней, среди которых мне предстоит выбирать лучшего – звучат для меня как сказки, которые мне следует принимать за чистую монету и выдавать на них реальные эмоции.

Я паршиво вру.

Уже говорила.

Но мне везет. Мама как раз не из проницательных. Кажется, она вообще не обращает на меня внимания, хоть и оживленно пытается поддерживать беседу.

Такое чувство, что ее, точно заводную игрушку – завели и поставили. Она крутит руль, улыбается, болтает – но при этом словно не отдает отчета происходящему.

Просто механические действия.

Раз уж я решила за наше совместное время выпытать у нее папину тайну, то пытаюсь аккуратно начинать переводить ее на более приземленные темы:

– Как там Питер?

Мама чуть дергает плечом, но ее улыбка даже не дрогает:

– Проснулся.

– И что делает?

– Купил баночку пива. Просто, чтобы поправить самочувствие. Думаю, может он даже поможет нам в готовке.

И в выжидании замолкает.

Ну да, папа же предупредил, что без нашего с Нейтом желания отчим не должен никак с нами взаимодействовать.

А готовка нам втроем – то еще взаимодействие.

И я не хочу испытывать судьбу.

Пытаюсь ответить как можно мягче, чувствуя себя при этом очень неловко:

– Ну.. круто, конечно.. но думаю, не надо нам его мучить. Лучше купим ему таблеток от головы и дадим еще поспать. Или полежать.

– Ну или так – с легкостью соглашается мама – прекрасная идея, милая. Пусть он немного отдохнет.

Может, мне конечно кажется, но с утра мама будто бы стала еще более странно себя вести. Такое чувство, что чем сильнее она накручивается, тем шире улыбается и беззаботнее и больше лепечет.

Если это правда так, то значит сейчас она на взводе.

И, наверное, когда дойдет до ручки – истерично расхохочется. Так, что у меня волосы на голове дыбом встанут.

Однако, мгновение – и она вновь заговаривает:

– Нейт до сих пор не пришел – ее тон добродушно-безразличен, словно она говорит о соседях – наверное, у него сегодня все-таки больше уроков, а не меньше.

А, ну да.

Его эти байки.

– Наверное.

Мама не прекращает болтать всю дорогу, но при этом мне никак не получается перевести ее на более серьезные и значимые темы. А если не выходит даже на них – то задай я вопрос про отца, и не удивлюсь, если она просто сделает вид, что не услышала.

Когда я придя в школу, придумала этот план – я не подозревала, что поведение мамы может стать еще более возбужденным и.. неадекватным. Нет, адекватным.. но неуместным что ли.

Она даже в обычные дни себя так не ведет.

А сейчас перебарщивает, но при этом не замечает этого.

Наконец, мама сворачивает на парковку перед уолмартом и мы выходим из машины. Зажав свой бежевый клатч локтем, она манит меня за собой, словно потерявшуюся девочку.

Только теперь замечаю, что мама в новом наряде. До этого не было возможности приметить – она сразу сидела в машине, и там как-то в глаза не бросилась.

Теперь она в бирюзовом шелковом сарафане на бретельках и белых кроссовках. Образ казался бы неуместным, если бы на клатче была хоть одна побрякушка или волосы были распущены и уложены. Но волосы собраны в небрежный высокий хвост (с парой выпущенных прядей на лицо), а клатч своим видом больше похож на прямоугольную коробку, потому и кроссовки отлично вписываются в общий спортивный образ.

Мама не прекращает щебетать обо всякой ерунде и в магазине. Мы проходим кучи стеллажей со всякой ненужной всячиной, и она останавливается почти на каждой.

Мы около пяти минут проводим возле различной формы зонтов, пока мама сокрушается о том, как дешево их продают.

Когда я мягко напоминаю, что мы пришли за посудой и времени у нас осталось не так уж много (к этому моменту часы показывает уже без пяти минут три) – она кивает:

– Конечно-конечно, милая. Так, тарелочки…

В итоге, из уолмарта мы выходим только в половине четвертого дня. И это тоже не похоже на маму. Она никогда не любила ходить часами по магазинам, только если речь не о модных бутиках с новыми коллекциями одежды, или это хотя бы просто не салоны красоты. Напротив, она всегда презирала домохозяек, которые готовы половину дня проводить у плиты, а остальную у прилавка магазина, выбирая эту самую плиту.

А сегодня мы потратили столько времени – и притом купили не только посуду и еду. Мы купили кучу стаканов, тарелок, пиалочек и даже того, что Питер априори не мог разбить (поварешки, красивые ложки, ножи – я даже не спрашивала зачем). Ко всему этому мама зачем-то набрала себе две кухонные стеклянные доски, рамку для фотографий и красивые салфетки.

Это я тоже решила не комментировать, а лишь натужно улыбалась и кивала всякий раз, когда она показывала мне хлам и говорила:

– Скажи, какая прелесть, милая?

Когда мы ставим пакеты в багажник, мама вдруг глядит мне куда-то через плечо и улыбается самой своей потрясающей улыбкой. Ее правая рука изящно взмывается вверх и непринужденно покачивается в воздухе, кого-то подзывая.

Оборачиваюсь.

Это Тед Родди. Наш сосед через два дома.

Мама никогда с ним не разговаривает. Максимум – поздоровается, если они идут рядом, или навстречу друг другу. В общем все, что требует соседский этикет, но ничего более.

Ничего сверх.

А тут, кажется, он нас-то заметил только из-за маминой бурной реакции.

Но все становится на свои места, когда вместо приветствия (когда Тед в итоге подходит к нашей машине, слегка сконфуженно озираясь, словно не уверенный в своем праве находится тут) мама первым делом сообщает ему:

– А я вот вся в заботах – кивает на пакеты в багажнике, после чего закрывает его – собираю ребятишек к переезду.

Опускаю глаза в пол, чтобы Тед даже не пытался распознать мою реакцию.

Я в этом не участвую.

Не участвую.

Они сами. Сами. Я просто жду.

Скрещиваю руки на груди, но скорее