неуместные в данном случае «высокие» философские слова – «метафизические соединения в метафизическом целом» (ФА, 7134–721). Полагаю, он по существу имеет в виду как раз исходную бытийную данность предметов и их отношений, о которой всегда толковали метафизика и её часть, онтология.

Во-вторых, в случае «первичных отношений» их можно и нужно фиксировать созерцательно (anschaulich), причем именно в наиболее прямом смысле. Так, в случае розы (или какого-угодно материальнофизического предмета) мы способны как бы «видеть отношения» между её частями. Гуссерль пока что не вдается подробно в вопрос о том, что простое «созерцание», непосредственное ви́дение частей розы и «видение отношений» отличаются друг от друга. Впоследствии он лучше осмыслит этот оттенок, благодаря чему возникнет ключевое для феноменологии понятие «Wesensschau», усмотрения сущности, т. е. совершенно особого созерцания.

В-третьих, пусть «первичные отношения» устанавливаются именно сознанием, деятельность последнего имеет, скорее, вторичный характер применительно к самим отношениям и не может слишком далеко отступать от содержаний, имеющихся в представлении. Поэтому в случае соотнесения одних первичных содержаний с другими (для «первичного» установления подобия, сходства, различия и т. д.) сознание привычно «соединяет соединимое» – скажем, сосчитывает два, три и т. д. яблока – и не решается на сопоставление того, что кажется «несоотносимым». (Например, в одном из юмористических рассказов А. Чехова как пример смешной нелепости приводится вопрос: «Какая разница между огуречным рассолом и недоумением?»).

В-четвертых, пусть необходимым условием, предпосылкой рассмотрения первичных отношений и содержаний и является хоть какой-то анализ (ФА, 727–8); правда, и здесь требуется, как мы установили вместе с Гуссерлем, вычленение частей и подмечание (Bemerken) их связи, – пусть так, но несмотря на все это мы не можем и не должны утверждать, что фиксируемые связи, отношения – единственно лишь результат данных актов сознания.

Мне думается, Гуссерль здесь правильно вводит особую проблему, но вот какую, надо определить максимально точно. Ведь это не проблема отличия розы, как цветка, существующего вне сознания, и представления о ней, а проблема различия между двумя типами представлений (актов, действий, структур) сознания. Нет сомнения в том, что поставить и сформулировать свою проблему именно таким образом Гуссерль имел полное право и что эта проблема существенна, причем не только для психологии, но и для философии, теории познания. (Об её отношении к логике и математике скажем несколько позже.)

Интересно, что о “первичных отношениях” как феноменах сознания Гуссерль говорит, так сказать, предварительно – для того именно, чтобы затем перейти к непосредственно интересующему его материалу, а именно к таким феноменам сознания, которые Брентано назвал «психическими феноменами» и из моря которых Гуссерль в этой главе ФА специально выделил для анализа деятельность по «коллективному объединению» представлений.

Поскольку Гуссерль избирает особый путь первоначальной презентации последних – через их противопоставление рассмотренным «первичным отношениям» и содержаниям и поскольку такой путь вполне правомерен, суммируем теперь специфические отличия «коллективных объединений» (по тем же четырем пунктам).

1. «Отношения», которые могут устанавливаться в данном случае, настолько непохожи на «первичные отношения», что Гуссерль даже парадоксальным образом говорит… об отсутствии отношений! В его примере – мы можем объединить, скажем, красный цвет, луну, Наполеона и т. д. в одном представлении о трех содержаниях сознания, хотя между ними нет отношений, доступных «созерцательному» установлению. (Такое «глобальное» онтологическое соображение, что красный цвет, луна и Наполеон в какое-то время сосуществовали в общем порядке космоса и что Наполеон мог любоваться и луной, и красными предметами, здесь не в счет.) Суть в том, что человеческое сознание творит, создает любые сочетания как будто бы несочетаемых действительных предметов и содержаний (не только фантастические «предметные» содержания, подобные кентаврам). В известном смысле о любой творческой деятельности сознания можно говорить как об объединении в сознании того, что в какое-то время кажется непосредственно не соединенным. Вполне понятно, почему Гуссерля интересует именно такая деятельность. Ибо применение чисел равно к материальным предметам, к мыслям, к предметам фантазии, с одной стороны, поначалу могло казаться странным, причудливым соединением несоединимого. С другой стороны, такие соединения становятся не менее прочными, и главное, осуществляются благодаря приемам, механизмам сознания, не менее действенным и всеобщим, нежели соединение окон, дверей, стен в представлении о доме или стебля, цветка в представлении о розе.

Общефилософское замечание Гуссерля о высочайшем значении такой «деятельности духа и души» для человека и человечества тоже вполне оправданно и уместно. Дело ведь не только в числах. Наука, культура, религия – сферы творения таких не находимых в чистом виде в окружающей природе новых «предметов», идеальных смыслов, причудливых сочетаний и т. д., которые, вместе с тем, приобретают для отдельных индивидов и всего человечества вид прочных, чуть ли не вечных «идеальных реальностей», над обработкой коих люди умеют трудиться специально и не менее успешно, чем над видоизменением материальных предметов и процессов. И здесь намечаются темы, весьма перспективные для дальнейшего развития Гуссерля как мыслителя. (Естественно, что вчерашнего математика привлекли прежде всего такие продукты коллигирующей деятельности, как всеобщие математические понятия. Однако очевидно, что автор ФА уже должен был придавать такой деятельности всеобщее же значение.)

2. В случае «коллективного соединения» теряет свое значение возможность такого же созерцательного фиксирования отношений, какое характерно для первичного слоя. В самом деле, узреть непосредственно, чувственно соединить идеализированные содержания невозможно. Однако – внимание! – здесь важнейший пункт, позволяющий понять специфическую постановку сущностных проблем и в ФА, и в собственно феноменологических работах Гуссерля: какое-то «созерцание», «усмотрение» реально имеет место в сознании и в случае «коллективного объединения», а потому уже изначально учитывается и исследуется этим мыслителем. Мы ещё не раз будем обращаться к данной теме, ибо она имеет множество самых различных аспектов, часть из которых обсуждается уже в ФА. Здесь же в общей форме отметим, что область числовых понятий (как и наук о количестве, т. е. математических наук) многими нитями связана с созерцанием – и с тем, которое характерно для «первичных» отношений и содержаний, и с тем специфическим видом «усмотрения сущностей», которое Гуссерль станет специально и обстоятельно анализировать начиная с «Логических исследований».

Отсюда, в частности, можно лучше понять, почему одним из самых главных в ФА становится широко трактуемое слово «Vorstellung», представление. Его понимание в ранней работе довольно заметно отличается от специального, более частного анализа акта представления, в скажем поздней философии Гуссерля (или у Мерло-Понти, или у других авторов-феноменологов). В ФА «Vorstellung» и само его постоянное присутствие скорее означает уже осознанное Гуссерлем (перспективное для всей его последующей философии) неустранимое значение специфического «созерцания», «усмотрения», т. е. какого-либо вида интуиции, для работы с любым сколь-угодно абстрактным, отвлеченным, сугубо формализованным результатом деятельности сознания. Подобно тому, как Кант неразрывно связал формы