поэтому мне нужна помощь опытного мага девятого круга. Конечно, действовать придётся осторожно, чтобы не заразиться самой. Но это возможно. Ты можешь меня спасти. Это трудно, немного рискованно, но возможно. И это единственный способ меня спасти: воспользоваться этими сферами с жидкой маной и постепенно прочистить мои каналы.

Лисар грустно улыбался небу:

— Но делать это не обязательно. Я знаю, ты не слишком мне доверяешь, но у меня столь же мало оснований доверяться тебе, и всё же…

Он был слишком спокоен, слишком рационален, и это было по-настоящему пугающе, хотя я сотни раз видела спокойно умирающих людей.

Просто это не вязалось с целеустремлённостью длиною в триста лет.

— И я подумал, что тебе нужно дать выбор, — продолжил Лисар.

А может, он просто от всего этого устал?

— Варда, если я нужен тебе — спаси меня, но если я для тебя только развлечение, если ты собираешься позже уйти, лучше дай умереть сейчас. Потому что, если не умру, я никогда тебя не оставлю. Никогда…

Это было так похоже на манипуляцию. Возможно, спасти Лисара даже труднее, чем он описал, возможно, это намного опаснее, возможно, он говорил это всё, чтобы я гарантированно ему помогла, не бросила, когда почувствую угрозу своей жизни…

— …Варда…

Так спокойно, нежно — до разрыва сердца. Это ведь идеальный способ вызвать жалость, заставить действовать.

— …я слишком сильно тебя люблю…

Слишком неправдоподобно.

— Варда, выбирай разумно, — Лисар посмотрел на меня с этой душераздирающе грустной улыбкой. — Здесь, ещё глубже, зарыто золото. Хватит на несколько жизней. И позаботься о моих рыцарях, особенно о Керише. Не издевайся над ним.

То, что Лисар говорил, слишком хорошо, чтобы оказаться реальностью.

Я попятилась. Зажмурилась, отвернулась.

Слишком похоже на манипуляцию.

Он просто вызывал во мне жалость — специально, чтобы надавить.

Закрыв лицо руками, я зашагала прочь.

Лисар меня окликнет, должен окликнуть, когда поймёт, что его манипуляция не подействовала. Он обязательно меня окликнет, чтобы я вернулась и спасла его, потому что его слова были обманом…

Я шла, шла, шла, но Лисар ничего не говорил.

Он меня не окликал.

Не умолял.

Может, услышать мешал шелест вереска под ногами? Может, Лисар всё же звал?

Я повернулась.

Лисар лежал возле открытого сундука, даже не пытаясь дотянуться до сфер с запасами маны, печально улыбаясь. Лежал, не двигаясь, с закрытыми глазами, и ветер лениво теребил прядь его волос, сбивая со стебельков вереска почерневшие цветочки. Как будто сама смерть обнимала Лисара…

Он меня не позвал.

И я побежала, побежала к нему, звала, дёргала за обрывки одежды, прижималась к груди. А затем схватила Лисара за руки и попыталась почувствовать его каналы маны, которые надо очистить, чтобы он жил.

Глава 34. Последствия

Это был уже второй восход солнца, встреченный мной на этом берегу. Бледные лучи коснулись моря, дотянулись до верхушки каменного клыка и расползлись по блестящему от росы вересковому полю, разгоняя тьму.

Тусклый свет омыл бледное лицо Лисара, и его ресницы, наконец, дрогнули.

Всё это время я боялась отпустить его руки. Даже теперь, когда с его каналами маны в основном всё стало в порядке: остались небольшие следы загрязнения тут и там, а в остальном… Да всё у него было просто отлично после такого отравления антиманой!

Веки Лисара медленно приподнялись, бледный свет наполнил яркостью синие-синие глаза. Их рассеянный взгляд медленно очертил небо и нашёл меня.

Улыбка… почти незаметная, слабая, но это определённо была улыбка.

Всё во мне оборвалось, все натянутые струны души и опоры разлетелись вдребезги и смешались. И потекли слёзы — не те, что от дыма, не выбитые внезапной физической болью, другие: они словно истекали из моей души, выплёскивали её наружу. Заливали лицо, шею, грудь и Лисара.

Всхлипнув, уткнулась лбом ему в плечо. Меня трясло, эти странные слёзы текли, и я не могла остановиться:

— Никому не рассказывай… что я… плакала. Дурак, дурак, ты такой дурак!

Я правда не могла остановиться, вся сжалась и вдавливалась в Лисара, дрожала. Я не помню, чтобы когда-то ещё рыдала так самозабвенно и долго. Лисар приподнял руку, мягко поглаживал меня по спине.

Гладил, а слёзы истекали из самой моей души, выталкивали что-то непонятное, тяжёлое. И когда рука Лисара ослабла, а его глаза стали закрываться, я хоть и знала теперь, что он поправится, продолжала плакать. И мне становилось как-то легче.

* * *

Солнце поднялось на середину неба, и я успокоилась. Глубоко дышала, борясь с тревогой и усталостью после двух дней непрерывной борьбы с антиманой в теле Лисара. Теперь, когда душевное равновесие вернулось вместе со здравым смыслом, я осмотрелась в поисках опасности.

И вздрогнула: возле ямы стояла женщина, её белая простая туника трепетала на ветру. Неопределённый возраст, неопределённая народность, столь же неопределённый цвет глаз и средних по тону волос. Нигде никогда не упоминалось, дракон она или феникс. После убийства Каана она так спокойно ко мне относилась, что я поверила в её принадлежности к фениксам.

Элея…

Нейтральная богиня, убивать которую я не хотела и потому старалась о ней не думать, но которая должна была находиться в последнем храме, ведь число ниш соответствовало числу впавших в спячку богов.

Она должна была находиться среди них, сразиться с чужаками и погибнуть.

Но она была здесь.

Я сдвинулась, закрывая собой Лисара.

А Элея просто смотрела на нас… с любопытством? И это, наверное, было самым эмоциональным выражением её лица, которое я видела.

— Я не обижаю мужчин, принявших женщин, которые нашли убежище в моём храме, — её голос остался прежним.

Неопределённым.

Её черты и этот голос — они немного ускользали из памяти, когда её не было рядом, но вспыхивали в сознании, стоило Элее появиться. Она не воевала с другими богами, поэтому я никогда не воспринимала её серьёзно, но…

Сейчас, глядя на неё, ощутила такой дикий, неизбывный ужас, что меня почти парализовало. Ужас от одного её присутствия, как будто я вдруг оказалась на запредельной высоте без крыльев.

Элея — богиня, которая не воевала, осталась победительницей в войне богов.

— Тебе осталось немного, — сказала она. — Уничтожь остатки антиманы, и я запечатаю границы мира.

Она развернулась и зашагала прочь.

Даже не попросила стать её жрецами, верить в неё. А ведь в неё люди тоже больше не верили, разве нет? Разве не должна она без веры ослабеть, как другие боги? Но она выглядела, как