– Обратите особое внимание на киборга Глиссона, – сказал Шрайль. – Не странно ли, что наши сканеры не обнаруживают в нем никаких эмоций?

– Может быть, у него их и нет, – заметила Калапина.

– Ха! Блестящая гипотеза!

– Я ему не доверяю, – заметил Норс. – Дед рассказывал мне об уловках, к которым прибегают киборги…

– Он же практически робот. Машина, запрограммированная отвечать определенным образом на поставленные задачи, с хорошо прописанным алгоритмом самосохранения. Его нынешнее послушание, конечно, не может не настораживать, – проговорил Шрайль.

– Итак, мы привели их сюда, чтобы допросить? – Норс нервно сжал кулаки.

– Минуту, – сказал Шрайль. – Мы счистим все до самого мозга и откроем память для изучения. Сначала надо все посмотреть.

– Твои методы очень жестоки, Шрайль, – бросила Калапина.

По залу прокатился одобрительный ропот.

Оптимат обернулся на нее. Голос Калапины прозвучал очень странно и потому обеспокоил его.

Взгляд киборга Глиссона скользил по залу, тяжелый, холодный, изучающий. В его глазах посверкивали линзы, расширяющие угол обзора.

– Ты видишь, Дюрант? – спросил он отрывисто, не в силах набрать воздуха из-за пут.

– Поверить не могу, – прохрипел Харви.

– Они разговаривают друг с другом, – заметила Калапина. Она посмотрела на Харви Дюранта и с удивлением отметила ненависть и жалость в его взгляде.

Жалость?..

Она сверилась со своим браслетом, и тот подтвердил оценку приборов Шара.

Жалость! Да как он смеет жалеть меня!

– Хар… ви, – выдавила Лисбет.

Харви скривился от гнева. Он попытался взглянуть на жену, но не смог развернуться.

– Лис, – прошептал он. – Лис, я люблю тебя.

– Сейчас время ненависти, а не любви, – произнес Глиссон так отстраненно, что голос его показался нереальным. – Ненависти и мести.

– Что вы говорите? – спросил Свенгаард. Он с нарастающим изумлением слушал их разговор. Какое-то время он думал о том, чтобы начать умолять оптиматов, рассказать, что он был пленником, которого держали против воли, но интуитивно понимал, что это бесполезно. Для этих высших существ он ничто. Пена в волнах у подножия скалы.

– Посмотрите на них как врач, – сказал Глиссон. – Они умирают.

– Это правда, – сказал Харви.

Лисбет зажмурилась, прогоняя слезы. Распахнув глаза, она уставилась на окружающих ее людей, и теперь видела их глазами Харви и Глиссона.

– Умирают! – пораженно выдохнула она.

Сколь очевидны для тренированного взгляда человека из подполья все эти признаки скорой смерти на лицах бессмертных! Глиссон углядел их первым, благодаря своим сверхчеловеческим способностям.

– Люди порой… так отвратительны, – изрекла Калапина.

– Нет, вы не правы, – тихо, но твердо возразил Свенгаард с какой-то неопределенной интонацией, поразившей Лисбет – в голосе доктора не было отчаяния, какого она ожидала.

– А я говорю – отвратительны! – отрезала Калапина. – И какой-то там фармацевт не смеет перечить мне.

Баумор вышел из состояния апатии. Компьютер внутри его тела, логика которого была еще чужда носителю, записал и проанализировал разговор, сделав из него важные выводы. Он поднял взгляд – и, даже будучи неполноценным киборгом, уловил едва заметные перемены в облике оптиматов, подтверждающие, что догадка верна. Вот оно что! Плохи дела вечноживущих. Увиденное поразило его до такой степени, что у него даже не нашлось сил отреагировать должным образом.

– Их речи по большей части бессмысленны, – сказал Норс. – Что они там говорят, Шрайль? Ты что-нибудь понимаешь?

– Давайте спросим у них о жизнеспособном эмбрионе, – сказала Калапина. – И о подменыше. Не забывайте, что мы должны подробно их расспросить.

– Посмотрите туда, в верхний ряд, – сказал Глиссон. – На высокого. Видите морщины у него на лице?

– Он выглядит таким старым, – прошептала Лизбет. Она вдруг почувствовала себя беззащитной. Пока существовали оптиматы – неизменные, вечные – в ее мире была опора, которую ничто не могло поколебать. Она чувствовала это, даже восстав против них. Киборги умирали… в конце концов. Народ умирал. Но оптиматы жили, и жили, и жили…

– Что это? – спросил Свенгаард. – Что с ними происходит?

– Второй ряд слева, – сказал Глиссон. – Женщина с рыжими волосами. Видите запавшие глаза, сосредоточенный взгляд?

Баумор перевел взгляд на женщину и мгновенно отметил изъяны в плоти оптиматки.

– О чем они говорят? – настаивала Калапина. – О чем? – Ее голос звучал жалко даже для нее самой. Ей стало тревожно.

По скамьям прокатился рокот недовольства. То тут, то там вспыхивали хихиканье, яростные крики и смех.

«Мы должны допросить преступников, – думала Калапина. – Когда мы начнем?»

Она посмотрела на Шрайля. Он съежился и не отрываясь смотрел на Харви Дюранта. Она повернулась к Норсу – тот сидел с надменной полуулыбкой и отстраненным взглядом. Шея Норса пульсировала, это что-то новое. На щеке проступили тонкие красные прожилки.

«Они решили сбросить все на меня», – подумала Калапина.

Дернув плечами, она коснулась браслета управления. Пурпурный свет залил гигантский шар в конце зала. Из верхней части шара на пол выплеснулся луч света и потянулся к заключенным.

Шрайль наблюдал за игрой света. Он знал, что вскоре пленники превратятся в примитивных кричащих существ, которые выдадут всю подноготную приборам Триумвирата. От них не останется ничего, кроме нервных волокон, по которым расползется жгучий свет, впитывая в себя воспоминания, опыт и знания.

– Подождите! – сказал Норс.

Он изучал свет. Свет, который находился под его командованием, остановил свое движение. Норс чувствовал, что они совершают какую-то грубую ошибку. Он оглядел внезапно притихший зал, задаваясь вопросом, сможет ли кто-нибудь из присутствующих определить эту ошибку и сказать им о ней. Здесь был весь секретный механизм их правительства, все четко рассчитано и расписано. И все же сюда проникла случайность самой жизни. И это ошибка.

– Чего мы ждем? – спросила Калапина. Норс попытался вспомнить. Он выступал против этой акции, но почему? Боль!

– Мы не должны причинять боли, – сказал он. – Мы должны дать им возможность говорить, не причиняя страданий.

– Они сошли с ума, – прошептала Лисбет.

– А мы победили, – сказал Глиссон. – Все соратники видят это моими глазами. Мы победили.

– Они собираются нас уничтожить, – напомнил Баумор.

– И все равно – мы победили, – сказал Глиссон.

– Каким образом? – спросил Свенгаард. И повторил, еще громче: – Как?

– Мы предъявили им Поттера в качестве наживки и дали почувствовать вкус насилия, – сказал Глиссон. – Мы знали, что они будут смотреть. Они должны были посмотреть.

– И что? – прошептал Свенгаард.

– А то, что их мироустройство пошатнулось, преобразилось, – ответил Глиссон. – С виду незначительные столкновения, вовремя оказанное давление… то там появится киборг, то тут… так мы дали им почувствовать вкус войны.

– Но почему это сработало? – все спрашивал Свенгаард. – Как?

– Инстинкт, – пожал плечами Глиссон. Это слово несло в себе вычисляемую законченность, ощущение нечеловеческой логики, с которой бесполезно бороться. – Природой человек запрограммирован на войну. Это сродни инстинкту самосохранения или продолжения рода. Битвы, насилие…