на протяжении долгих тысячелетий оптиматы вытравливали из своего информационного поля эти понятия в борьбе за душевное равновесие, оберегали себя от малейших расстройств. Цена, уплаченная за такой отказ – апатия, пустота, сплин. И теперь они столкнулись с необходимостью применения насилия – но их способность к адаптации атрофировалась. От этого они выходят из равновесия, отходя все дальше и дальше от своих стандартов вечной жизни. Скоро они умрут.

– Война? – Свенгаард слыхал истории про такую аномалию общественной психики, от которой оптиматы якобы оберегали народ. – Не может быть. Наверное, это какая-то новая, неизвестная еще болезнь, или…

– Мои выводы точны до последнего знака после запятой, – ответил Глиссон.

Калапина вскрикнула:

– Что они говорят?

Она отчетливо слышала слова пленников, но значение их ускользало от нее. Они говори абсурдные вещи! Слыша одно слово, она регистрировала его, но второе не имело с первым никакой, казалось бы, логической связи. Никакого внятного посыла – одни только пустые богохульства. Оптиматка схватила Шрайля за руку:

– Что они говорят?

– Через минуту мы спросим их – и узнаем, – ответил тот.

– Да! – Калапина горячо закивала. – Давно уже пора!

– Как это возможно? – вздохнул Свенгаард. – Как это возможно? – выдохнул Свенгаард. Он видел, как две пары танцуют на скамейках высоко в конце зала. Были и пары, которые обнимались, занимались любовью. Два оптимата стали кричать друг на друга справа от него, столкнувшись нос к носу. Свенгаард чувствовал себя так, словно на его глазах рушились здания, земля разверзалась и исторгла пламя.

– Понаблюдайте за ними! – понукал Глиссон.

– Почему они не могут вжиться в эту… перемену? – спросил Свенгаард.

– Потому что нет у них больше способности вживаться и уживаться, – разъяснил киборг. – Главная перемена – это новая окружающая среда, которая с ходу выдвигает уйму требований. Но только взгляните на них! На ваших глазах они теряют контроль.

– Молчать! – закричала Калапина, вскочила на ноги и двинулась прямо на группу заговорщиков. Харви смотрел на нее – зачарованный и до смерти напуганный. В ее походке читался разлад, а вот ярость ее осталась идеально откалиброванной, точно направленной – на него самого и всех, кто был с ним. Дрожь сотрясала все тело бессмертной.

– Ты! – сказала Калапина, указывая на Харви. – Почему ты уставился на меня и бормочешь? Отвечай!

Харви замер, но не от страха перед ее гневом, а от внезапно нахлынувшего осознания возраста Калапины. Сколько ей лет? Тридцать тысяч? Сорок? А, может, она вообще из самых первых оптиматов, и тогда ей уже восемьдесят, если не больше?

– Говори, что хотел, – приказала Калапина. – Я, Калапина, приказываю. Выкажи почтение, и, возможно, мы будем снисходительны.

Харви уставился на нее, не в силах вымолвить ни слова. Она, казалось, не осознавала, что творилось кругом.

– Дюрант, – сказал Глиссон, – ты должен помнить: существуют подводные течения, называемые инстинктами. Они-то и направляют судьбу по неисследованным потокам. Эти перемены, посмотри, они вокруг нас. Перемены – единственные постоянные в уравнении мира.

– Но она умирает, – обескураженно вымолвил Харви.

Калапина не могла понять смысла его слов, но ее невольно тронула забота в голосе смертного. Она проверила свою догадку по браслету – да, все так! Он заботится о ней, о Калапине, а не о себе или собственной ничтожной спутнице!

Она развернулась, когда внезапная тьма окутала ее, и осела на землю, протягивая руки к рядам скамеек. Жестокий смешок сорвался с губ Глиссона.

– Мы должны что-то для них сделать, – сказал Харви. – Пусть хоть поймут, что за вред наносят себе!

Шрайль внезапно вскочил на ноги, уставился на противоположную стену и увидел черные точки там, где раньше горели красные огоньки-индикаторы камер, сообщавшие о количестве наблюдавших за процессом оптиматов. Все они отключились от эфира. Только теперь Шрайль понял, что люди в зале ведут себя безобразно – и призвать их к тишине не представляется из-за громкого гомона. Кто-то покидал зал, кто-то бился в истерике, кто-то громогласно бранился.

«Но мы же собрались здесь допрашивать пленников, – подумал Шрайль. Он забыл о происходящем в зале и посмотрел на Норса. Тот сидел с закрытыми глазами и бормотал себе под нос:

– Кипящее масло. Но это уж слишком. Для начала попробуем что-нибудь помягче…

Шрайль подался вперед и произнес:

– У меня есть вопрос к пленнику – Харви Дюранту.

– Что такое? – встрепенулся Норс. Он открыл глаза, чуть наклонился вперед и едва не упал.

– Чего он надеялся добиться своими действиями? – спросил Шрайль.

– Хороший вопрос! – воскликнул Норс. – Отвечай же, Харви Дюрант.

Норс прикоснулся к своему браслету. Багряный луч придвинулся ближе к клетке с пленниками.

– Я не хочу, чтобы вы все умерли, – ответил Харви. – Только не так.

– Отвечай на вопрос! – выкрикнул Шрайль.

Харви сглотнул слюну.

– Я хотел…

– Мы хотели создать семью, – высказалась за него Лисбет, чеканя каждое свое слово громко и четко. – Вот и все. Мы только хотели стать семьей. – Слезы закапали из ее глаз, когда она на мгновение задумалась, каким мог бы быть ее ребенок. Но никого из пленников не отпустят живым – не на что и надеяться.

– Что-что? Что это за нонсенс такой – «семья»? – спросил Шрайль.

– Где вы взяли эмбрион-подменыш? – добавил Норс. – Отвечайте, и мы будем к вам благосклоннее. – Луч снова чуть придвинулся к клетке.

– Среди наших людей есть фертильные особи, обладающие иммунитетом к вашему стерилизующему газу – и довольно много, – ответил Глиссон.

– Вот! Вот же! А я говорил!.. – победно воздел кулаки Шрайль.

– И где же эти фертильные особи? – вопросил Норс. Его правую руку разбила дрожь – и он уставился на нее так, словно увидел впервые.

– Прямо у вас под носом, – сказал Глиссон, – Рассеяны среди всего населения. И не просите меня идентифицировать их, выдать имена. Я не могу знать всех. И никто не может.

– Никто от нас не скроется, – бросил Шрайль.

– Никто! – эхом отозвался Норс.

– Если понадобится, мы уничтожим население всей планеты, пощадив лишь Центр, и создадим мир с нуля, – добавил Шрайль.

– И из чего будете создавать? – спросил Глиссон.

– Что ты имеешь в виду?

– Где вы возьмете генетический фонд для репопуляции мира? Сами-то вы стерильны.

– Нам нужна только одна клетка, чтобы воспроизвести первоначальный организм, – сардоническим тоном напомнил ему Шрайль.

– Тогда почему вы не клонировали себя? – возразил Глиссон.

– Ты смеешь задавать нам вопросы? – вздрогнул Норс.

– Хорошо, тогда я отвечу за вас, – сказал Глиссон. – Вы отказались от клонирования, потому что это рискованный процесс. Клоны нестабильны, часто – ущербны. Они умирают так же легко, как гаснут свечи на ветру.

До померкшего сознания Калапины доходили лишь обрывки диалога: стерильны… нестабильны… ущербны… умирают… гаснут. Ужасающие слова залетали