— Молчи и не спорь, все потом объясню и делай как велено, — Любава мне твои похороны точно никогда не простит.

Прошка кивнул ему серьезно, а Питирим быстро вышел, не оглядываясь на меня. Дверь дома тут же сама затворилась на засов, я только учуяла всплеск чужой магии от Домового. День прошел бестолково, я то плакала, то засыпала ненадолго. Знала, что Ольку уже приготовили к погребению, и мне не дадут с ней проститься, а что — то делать дома руки не лежали. Вечером как стемнело, я с комнаты Кира увидела всполохи погребального костра на берегу. Спустилась вниз, походила, не зная чем себя занять, да как то незаметно уснула на сундуке у окна. Проснулась я от тихого, но настойчивого стука в окно. Олька прижала бледное лицо к оконному стеклу, и, увидев меня, стала проситься в дом. Она была такой же, как я видела ее вчера в длинной серой куртке с капюшоном, забавных сапожках дутышах. Светлые волосы растрепаны, а на бледном лице лихорадочно горят глаза, проникая взглядом мне прямо в душу.

— Открой Елена, я та замерзла, давно уж тут под окном у тебя прыгаю, жду, когда ты мне откроешь.

Я знала, что Олька мертва и уже похоронена, но безропотно как будто, так и надо, поспешила к дверям, и мне совсем не было страшно. Олька ведь пришла и замерзла и ее надо быстро впустить в дом, да и ее ли я видела мертвой, это ведь может, была обманка, а Олька вот она здоровая и живая и нужно ее впустить, — такие мысли мелькали быстро и беспорядочно в моей голове. Она, как и раньше когда была живой, также стучала в окно и ждала, когда я открою дверь, прыгала то на одной ноге, то на другой подмерзая и подгоняя меня нетерпеливо.

— Ну, Елена, давай быстрее, я совсем замерзла, поторопись.

Я и торопилась, рывком дернула засов, и даже не поняла, когда он снова захлопнулся перед моим носом, больно ударив по моим пальцам. Я снова, несмотря на боль, потянула к засову руки и получила уже сильный удар по голове. Успела оглянуться и увидеть, что это Прошка приложил меня поленом по голове. Очнувшись, я все помнила, что произошло, я сидела на полу спиной к стене, видимо Прошка так меня усадил. Он же стоял напротив меня с тем же поленом и с тревогой всматривался в меня.

— Ты как все понимаешь, или же еще под мороком? — На тебя такой сильный зов направили, что я боялся не удержу тебя, вот и пришлось тебя поленом приголубить.

Я потрогала на голове шишку, и стала приподниматься, Прошка поднял полено.

— Все со мной в порядке уже, прошептала я вдруг пересохшим горлом, не буду я дверь трогать.

Глянув в окно, я увидела выстроившихся в ряд Питирима, Анфису, Агриппу, Анну Львовну и еще Нину и несколько человек еще, чьих лиц я не разглядела. Они окружили дом и что — то говорили, вернее, колдовали, слаженно привычно, — очищали территорию вокруг дома, держа в руках самодельные горящие факелы. Их тени танцевали в темноте в свете факелов, гротескно изгибаясь, наступая на тьму, гоня зло. Между ними металась призрачная тень Ольки, я разглядела слезы в глазах Агриппы, но она, сжав губы, продолжала колдовство. Выглядело все это страшно, я не могла оторвать глаз от происходящего, за моим плечом также стоял Прошка и наблюдал за мной, чтоб я чего не сотворила. Но голова моя хоть и болела от удара, но уже была ясной. Я понимала, что стала жертвой наведенного морока. Видно Ольку не смогли склонить на подлость живую, а дух смог зачаровать опытный некромант, для этого тело нам и подбросили. Вскоре со двора донесся страшный визг, нашим магам удалось освободить душу Ольки, и она ушла, вспыхнув яркими всполохами напоследок, я проводила взглядом, ушедшую навсегда Ольку и заплакала, так больно мне стало, я ведь потеряла свою единственную подругу погибшую и-за меня.

Сборы были недолгими, детские вещи и игрушки быстро перенесли в дом Питирима, мои вещи остались все на местах, с собой мне брать было ничего не нужно. Наш дом стал стерильно чистым и пустым. Я нанесла мелом пентаграммы для создания своего двойника и пометила их своей кровью, прошлась по всем комнатам, прощаясь с домом и Прошкой, непонятно снова на какой срок. Пентаграммы активирует уже Питирим после моего ухода. Последнюю ночь я была в Чудной деревне и сидела с Любавой в гостиной, которая, дошивала мне одежду для проживания в Алексеевке. Питирим вот только унес Лизу в колыбельке, в спальню, а Кир давно уж спал наверху, набегавшись за день. Дети знали о моем отъезде, но восприняли все спокойно. Питирима и Любаву они уже называли мамой и папой, и по мне хоть и скучали, — но были у себя в доме в любви и заботе и безопасности, и это главное. Мы с Питиримом напоследок прошлись сегодня днем вдоль всей защитной стены, и я везде добавила своей волшбы, что бы детей теперь нельзя было вывести за пределы Чудной деревни никому из взрослых, кроме Питирима, да и тому нужно было совершить сложное волшебство невозможное под принуждением. Старались предусмотреть все для их безопасности. Я рассказала ему что Настя, покойная мать Лизы, в виде привидения смогла обойти всю защиту, и возможно еще кто ни будь, сможет сделать так же, только вживую.

Питирим, вздохнул, — Чего только не бывает, хорошо, что ты от Любавы это скрыла, да мне теперь рассказываешь. — Конечно, все невозможно предугадать, но я буду настороже.

Хоть мне было жаль себя и немного обидно, что все так получилось, но я понимала, что так надо для счастья малышей. У меня еще будут свои дети, наверное, а вот у Лизы и Кира уже есть полноценная семья и менять уже ничего не стоит. Малыши и так получили при рождении порцию горя, и добавлять им еще страданий это уже за гранью. Питирим и Любава тоже очень долго шли к своему счастью, и мешать я им не хотела, да и быть старшей сестрой малышам было тоже неплохо, — как ни крути, а все равно мы единая семья. Любава, так помолодела за последнее время, и сейчас глядя на ее цветущий вид радовалась за них обоих. Они с Питиримом стали семьей, и дети тоже стали тянуться к ним больше чем ко мне, хоть мне и было немного и-за этого печально. Но