Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Настя помолчала, потом усмехнулась.
– Смотри, как умею, – улыбнулась она и после очередной затяжки выдохнула дым аккуратными кольцами. – Это меня в Мурманске научили. Там холод собачий, на экскурсии я не захотела, вот и развлекались, как могли… Знаешь, тридцать лет прошло, а мне все равно кажется, что я могла бы наступить себе на горло и дать Финисту больше. Он отказался ради меня от мечты о большой семье, о дочери, попал к Баюну. А что я сделала ради него? Терплю его дурацкий характер? Ну так разве это считается? Я сама не сахар… А с другой стороны, он со своими воробьями как с сыновьями носится. В какой-то степени можно считать, что он получил то, о чем мечтал.
Она снова поднесла сигарету к губам, но потом передумала, выкинула бычок в унитаз и нажала на кнопку слива.
– В общем, я что хочу сказать: это мы сейчас с ним олицетворение взаимопонимания и поддержки. Так мы и прошли с ним через огонь и воду. А в первые годы… Помню, как ненавидела его, когда детей по ночам укачивала, а он спал. Или когда чуть что – ссора какая или недопонимание, – он сразу в небо, и разбирайся тут на земле сама как знаешь. Это он сейчас готов обсуждать и искать компромисс, а тогда жутко злился, если мы не сходились во мнениях. А еще мне все хотелось, чтобы он почувствовал, каково это, когда ты не волен распоряжаться сам собой, когда кто-то за тебя решает, когда ты будешь есть, когда спать, когда сможешь дойти до туалета… Когда дети выросли, я забыла уже обо всем этом, а потом заболела, чуть не умерла, и ему пришлось дать клятву Баюну… Вот и прочувствовал… Только кому от этого стало легче?
– Клятву? – переспросила Василиса.
Настя кивнула.
– Финист попытался вылечить меня сам и не смог. Не знаю почему. Наверное, для подобной магии нужно больше, чем просто желание, какая-то особая связь, которой тогда между нами еще не было. Хотя в Круге, когда мы давали клятвы, он сказал кое-что, что могло бы ему помочь… Но он нашел Баюна, а тот потребовал от него за мое лечение бессрочную службу и полное повиновение. Финист согласился. Вот и хлебнул зависимости… И это еще повезло, что все так обернулось, мало ли чего Баюн мог потребовать. А я все думаю, может, это из-за тех моих мыслей все так получилось, я так горячо этого желала. Наверное, это я виновата… И еще тошнее оттого, что мне-то в этом мире хорошо.
Она потерла ладони. Вздохнула. Наверное, нужно было что-то сказать, только вот непонятно было что. Василиса не ожидала такой откровенности со стороны подруги. И не ожидала услышать всего этого, и теперь не знала, как правильно себя вести. И потом, она уже давно была уверена, что залог хороших отношений – отсутствие порока в них. Что если уж пошла трещина, этого не исправить. Но выходило, что все не так. Ей нужно было время, чтобы это осмыслить.
– Так что наша великая любовь не сразу случилась, – подытожила Настя. – И я вообще не думаю, что такое может возникнуть сразу. Этому надо учиться. Или, может, это нам с Финистом так не повезло, что пришлось сначала пуд соли на двоих прожевать. Но я не жалею. Оно того стоило. Я раньше сердилась на него: он бывает невнимателен ко мне, холоден, если устает. Но подумала как-то: это ведь самое сложное – заботиться друг о друге в мелочах каждый день, не ожидая ничего взамен. У меня так не получается. Тогда имею ли я право требовать от него того же? Ему и так пришлось столько сломать в себе, чтобы дать мне полную свободу: Тридевятый, он ведь не об этом… Ладно, хватит с тебя моих откровений. – Настя светло ей улыбнулась, глаза у нее уже совсем высохли, и не скажешь, что плакала. – Спасибо, что выслушала, мне иногда надо выговориться, устроить себе исповедь и пофилософствовать на публику. Знаешь, этакая пятиминутка эмоционального эксгибиционизма. И смотри, я тебе доверяю – никому, ладно?
– Ну конечно, – нахмурилась Василиса. – Я…
Но Настя засмеялась и перебила:
– Я знаю, что ты никому не расскажешь, иначе бы тебе не доверила. А-а, Горыныч задери, дымом пахнет. Сейчас.
Она достала из кармана сложенную в несколько раз прямоугольную бумажку, распрямила ее – Василиса успела заметить какие-то иероглифы – и подожгла от зажигалки. Та мгновенно вспыхнула и сгорела, а запах сигаретного дыма пропал, словно и не было.
– Здорово, да? – подмигнула Настя. – Мне их в Дальневосточном отделении презентовали, они там вовсю сотрудничают с китайцами, а у них такие бумажки есть на все случаи жизни. Изначально это было прошение к богам, но их малость доработали. Если очень грубо, то получилось записанное заклинание, запитанное силой и активизирующееся огнем. Очень удобно, и простой человек может использовать. Финист не знает, что я курю. Я редко на самом деле… Не говори ему, ладно?
И в этот момент в дверь аккуратно постучали.
– Настя, – негромко позвал Сокол. – Ты там? Выходи, пожалуйста, давай поговорим. Я вспылил. Виноват.
Настя широко улыбнулась, и глаза ее снова засияли. Она вновь стала прежней, и разве можно было сказать в этот момент, что она играла? Она приложила палец к губам и кивнула на туалетную кабинку. Василиса все поняла и поспешила спрятаться.
– Прости меня, – услышала Василиса голос Сокола, когда Настя выходила, – хочешь, я тебя завтра в аэропорт отвезу?
– Хочу, – ответила Настя. – А ты знаешь, что про наш брак в отделении легенды ходят?
А дальше дверь закрылась, и стало тихо. Василиса вышла из кабинки и плотно закрыла окно, чтобы зря не выстужать помещение. И призналась самой себе, что ничего не понимает в браке. Она вдруг подумала: а что они с Иваном пережили вместе? По-настоящему вместе? По сути, ведь они не пускали друг друга в свои жизни. Ничем не делились. Она закрывалась от него, он злился и был холоден с ней и имел на это право. И так хотелось верить, что в этот раз у нее получится все сделать правильно.
Сказка третья. Та самая. О любви
Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.
Евангелие от Матфея (6:19–21)С чего все началось…
Сто шестьдесят лет назад где-то в Тридевятом
Костер догорал. Нужно было подкинуть валежника, пока он не затух вовсе, но сидящая рядом с ним царевна явно об этом не догадывалась. Смотрела во все глаза и то и дело всхлипывала. Эти ее судорожные всхлипы Волку порядком надоели, ибо мешали спать, вот он и подглядывал раздраженно сквозь едва приоткрытые веки. Девчонка совсем, лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. И чего царевич в ней нашел? Через несколько лет огрубеет, потускнеет, станет тучной или, наоборот, иссохнет в палку. Волк на своем веку много таких царевен перевидал.
Нет ничего более непостоянного, чем красота юности. Никогда не знаешь, чем она обернется, а она обязательно чем-нибудь да обернется, и тащить девку под венец лишь из-за внешности, не перебросившись с нею и парой слов… А вдруг она дура дурой, как с