«Если эта болезнь вызывается бациллой, подобно чуме или холере, то некоторые из этих нянек непременно должны были заразиться», – сообщал Уолтер Рид членам комиссии.

Затем он обратил внимание и на другие странности этой болезни. Он заметил, какими причудливыми скачками она распространяется среди населения Кемадоса. Вот заболел человек в доме № 102 по улице Риал, затем болезнь перепрыгнула за угол, в дом № 20 по улице Генерала Ли, а отсюда – через дорогу на другую сторону улицы, причем эти семьи не имели между собой никакого общения, даже не встречались.

«Похоже на то, что болезнь разносится как-то по воздуху из одного дома в другой», – сказал Рид. Были еще некоторые особенности, и весьма удивительные, в характере распространения желтой лихорадки. Эти особенности были открыты американцем Картером. Человек заболел желтой лихорадкой. Две или три недели все шло благополучно – человек мог умереть, мог и поправиться и уйти из этого дома, – но по истечении двух-трех недель в этом же доме сразу начинались массовые заболевания желтой лихорадкой. «Похоже на то, как будто требуется двухнедельный срок для развития заразы в каком-нибудь насекомом», – поделился Уолтер Рид с членами комиссии. Им показалось это не особенно убедительным, но, в конце концов, они были солдатами.

«Итак, давайте проверим теорию Финлея о комарах», – решил Уолтер Рид, исходя из всех вышеприведенных соображений, но главным образом потому, что ничего другого комиссии не оставалось делать.

Легко было это сказать, но как приступить к делу? Всем было хорошо известно, что желтую лихорадку нельзя привить никакому животному, даже обезьяне. Чтобы проделать эксперимент, доказывающий участие комаров в распространении лихорадки, необходимо было иметь подопытных животных, и по необходимости они должны были быть человеческого вида… Надо было заражать желтой лихорадкой людей!

При некоторых эпидемиях – на этот счет имеется точная статистика! – погибали восемьдесят пять из ста заболевших, при некоторых – пятьдесят из ста, и уж никогда не меньше двадцати человек из каждой сотни заболевших. Значит, надо было идти на убийство! И тут-то Уолтеру Риду пришла на помощь его крепкая мораль. Он был одержим желанием помочь человечеству. А если удастся доказать, что желтая лихорадка переносится только комарами…

И вот в один душный вечер, после целого дня, проведенного среди умирающих на Пинар-дель-Рио, он собрал свою комиссию:

– Если бы члены комиссии рискнули первыми… Если бы они согласились подвергнуться укусам комаров, вскормленных на больных желтой лихорадкой… Это послужило бы хорошим примером для солдат, и тогда… – Рид взглянул на Лэзира, потом на Джеймса Кэррола.

– Я готов, – сказал Джесси Лэзир, у которого были жена и двое маленьких детей.

– Можете рассчитывать на меня, сэр, – сказал Джеймс Кэррол, все состояние которого составляли: мозг настоящего исследователя и ничтожный заработок младшего военного хирурга (обеспечивающего жену и пятерых детей).

3

Уолтер Рид, вызванный в Вашингтон для доклада о работах, выполненных на испанском фронте, перед отъездом дал точнейшие инструкции Кэрролу, Лэзиру и Аграмонте. Это были весьма секретные и довольно жестокие инструкции, если принять во внимание кроткий нрав Уолтера Рида. Это было безнравственным делом и, если хотите, даже нарушением дисциплины, потому что Уолтер Рид не получил разрешения от высшего военного начальства приступить к этим опытам. Итак, Рид уехал в Вашингтон, а Лэзир и Кэррол пустились в самое отчаянное и бесстрашное приключение, на какое когда-либо отваживалась пара смелых охотников за микробами. У Лэзира в глазах уже не было прежней тоски обреченности, ее вытеснил блеск искательного энтузиазма. А Кэррол был солдат, не боявшийся ни военного суда, ни смертного приговора. Кэррол был охотником за микробами высшего полета…

Лэзир прохаживался между рядами коек, на которых лежали обреченные люди, метавшиеся в бредовом кошмаре, с глазами, налитыми кровью, и лицами, желтыми, как осенние листья. Он пускал на этих людей своих пестро-серебристых самок комара, затем заботливо собирал этих раздутых кровью зверей в их стеклянные жилища, в которых стояли крошечные чашечки с водой и лежало несколько крупинок сахара. Здесь они переваривали свой обед из желтолихорадочной крови и тихо жужжали в ожидании начала эксперимента…

«Вспомните малярию, – говорил Рид Лэзиру и Кэрролу. – При этой болезни требуется две-три недели для того, чтобы комар сделался опасным. Может быть, и здесь то же самое?»

Но достаточно было посмотреть в смелое лицо Джесси Лэзира, чтобы сказать, был ли он терпеливым человеком. Каким-то способом ему удалось завербовать семь добровольцев, имена которых так и остались неизвестными, поскольку опыт проделывался в глубокой тайне. На этих семь человек (которых, возможно, он чем-нибудь и соблазнил), но прежде всего на самого себя Лэзир напустил самок комара, которых за несколько дней до того кормил кровью людей, ныне уже мертвых…

Увы, все они остались целы и невредимы, и Лэзир впал в уныние.

Но тут на сцену выступил Джеймс Кэррол. Много лет подряд он был правой рукой Уолтера Рида. Он вступил в армию веселым добровольцем, с годами дослужился до капрала и сержанта, повиноваться приказам вошло у него в плоть и кровь, а майор Рид сказал: «Испытать комаров!»

И Джеймс Кэррол напомнил впавшему в уныние Лэзиру о том, что он «готов»! Он предложил Лэзиру достать самого опасного комара из его коллекции, не какого-нибудь пустячного, который укусил только одного больного, а такого, который искусал многих и притом самых тяжелых больных… 27 августа Джесси Лэзир выбрал из коллекции своего лучшего чемпиона, вскормленного на четырех самых тяжелых больных, и посадил это чудовище на руку Джеймса Кэррола. Солдат внимательно наблюдал, как комар зондировал почву, перед тем как запустить свое жало.

О чем мог думать Джеймс Кэррол, видя, как комар на его руке постепенно превращался в блестящий шар, надутый его кровью? Никто этого не скажет. Но каждый поймет, что у него могла явиться такая мысль: «Мне сорок шесть лет, а при желтой лихорадке чем старше человек, тем меньше шансов на выздоровление». Ему было сорок шесть лет. У него были жена и пятеро детей, но в этот же вечер Джеймс Кэррол писал Уолтеру Риду:

«Если комариная теория имеет под собой какое-либо основание, то я заполучил добрую дозу желтой лихорадки».

Через два дня он почувствовал недомогание и не пошел в барак на обход больных. Еще через два дня он заболел по-настоящему…

«Должно быть, это приступ малярии!» – воскликнул он и сам пошел в лабораторию, чтобы посмотреть свою кровь под микроскопом. Но малярии не оказалось. В эту ночь глаза его налились кровью, а лицо сделалось темно-красным. Наутро Лэзир отправил Кэррола в желтолихорадочный барак, и там он пролежал много дней на грани между жизнью и смертью… Был момент, когда ему показалось, что сердце его останавливается… И, надо сказать, это был неважный момент в жизни младшего хирурга Кэррола.

Он всегда потом рассказывал, что это были самые славные дни в его жизни. «Я был первым человеком, заболевшим желтой лихорадкой от экспериментального укуса комара!» – говорил он с гордостью.