сжег все бумаги, которые могли быть использованы против него. 14 февраля 1758 г. вдруг было объявлено о внеочередном заседании Конференции – вечером, в неурочное время. Когда явился Бестужев, генерал-прокурор Сената Трубецкой «именем ее императорского величества» сорвал с него ордена, фельдмаршал Бутурлин зачитал указ о лишении его всех чинов и должностей и об аресте. Но заслуженного 65-летнего вельможу Елизавета в тюрьму все же не отправила, повелела держать под караулом дома.

Екатерине на следующий день Понятовский передал записку – кроме Бестужева, арестованы ювелир Бернарди, Елагин и Ададуров. Это были ее приближенные, а не канцлера. Бернарди служил курьером в ее переписке с Бестужевым. Супруга наследника была в шоке. Но сумела взять себя в руки. Вечером во дворце была свадьба, Екатерина появилась там, изображая спокойствие. Как бы в шутку пыталась выведать как раз у тех, кто арестовывал Бестужева, Трубецкого и Бутурлина: «Что это за чудеса? Нашли вы больше преступлений, чем преступников, или у вас больше преступников, чем преступлений?» Хотя даже они откровенно намекнули, что ничего не знают. Трубецкой пожал плечами: «Мы сделали то, что нам велели, но что касается преступлений, то их еще ищут. До сих пор открытия неудачны». Бутурлин ответил: «Бестужев арестован, но в настоящее время мы ищем причину, почему это сделано».

А канцлер сумел подкупить одного из караульных. Передал записку Понятовскому. Установили «почтовый ящик» для дальнейших пересылок в щели между кирпичами одного из соседних домов. К Екатерине заглянул советник саксонского посольства Штамбке, шепнул: «Бестужев наказал передать, чтобы она не имела никаких опасений, что все опасные бумаги он сжег». Жена наследника через свою приближенную Владиславову известила о том же Пуговишникова, ее зятя (он переписывал для канцлера проекты нового правительства России после смерти Елизаветы): «Вам нечего бояться, успели все сжечь». И сама Екатерина уничтожила лишние письма, денежные расписки.

Но через несколько дней «почтовый ящик» в кирпичах обнаружили. Солдата-курьера арестовали. Попался Штамбке, пришедший к тайнику, а в нем нашли очередную записку Бестужева к Понятовскому с советом Екатерине «поступать смело и бодро с твердостию», поскольку «подозрениями ничего доказать не можно». После такого провала не только Понятовский, но и Уильямс счел, что дело совсем худо. Оба срочно запросили у своих монархов отзывные грамоты, чтобы покинуть Россию. Штамбке из нашей страны выслали.

Для следствия над Бестужевым была назначена комиссия из Трубецкого, Бутурлина и Александра Шувалова. А секретарем комиссии стал все тот же Волков, реальный шпион, ненавидевший канцлера. Он готовил вопросы, задавал их, заносил ответы в протоколы. И уж он-то вовсю старался погубить обвиняемого. Угрожал, запугивал. Изыскивал каверзы, почему он «предпочтительно искал милости» у Екатерины, а не у Петра? Почему скрыл от царицы переписку Екатерины с Апраксиным? Какие были «тайные конференции» с Понятовским и Штамбке, «какие ты на тех конференциях планы измышлял?».

Но Бестужев спокойно и обстоятельно отводил обвинения. Апраксину он тайных приказов не давал, только доводил решения Конференции. Наоборот, понукал наступать, согласно повелениям императрицы. И тайных конференций не было, канцлер вполне законно встречался с дипломатами союзной страны (а планы на случай смерти государыни сожжены – попробуй докажи). Зато об интригах Лопиталя и Эстергази Бестужев рассказывал подробно: пусть императрица и ее приближенные почитают в протоколах. Пояснял, что милостей Екатерины не искал, даже письма ее перлюстрировал – это государыне было известно. Причина же их общения состояла в том, что жена наследника настроена против Фридриха. Канцлер хотел, чтобы она и мужа «в новое мнение привела». Что она и делала, хотя и безуспешно, жаловалась Бестужеву: «Что я строю, другие разрушают». В качестве «разрушителей» он называл приближенных Петра, Брауна и Брокдорфа.

В итоге единственной уликой оказалась перехваченная записка, и ее выставляли доказательством заговора. Но и на это Бестужев отвечал исчерпывающе: «Великой княгине поступать смело и бодро с твердостию я советовал, но только для того, что письма ее к фельдмаршалу Апраксину ничего предосудительного в себе не содержат». Что именно «подозрением доказать неможно»? Так ведь все дело затеяно по необоснованным подозрениям. Вот и советовал сохранять бодрость, чтобы новых подозрений не возбудить.

А Екатерина оказалась в очень трудном положении. Ее-то аресты и допросы обошли стороной, но под домашним арестом ее держал муж, никуда не выпускал. Похвалялся, что скоро разведется с ней и женится на Воронцовой. Его супруга понимала: если пассивно выжидать, подарить своим врагам свободу действий, то для нее дело может кончиться и впрямь плачевно, монастырем. Она решила «идти на прорыв». Нажаловалась на мужа их гофмейстеру Александру Шувалову, передала ему письмо для Елизаветы: благодарила за все милости, но поскольку жизнь с Петром стала невыносимой, просила отпустить ее на родину, в Германию.

Ответа не было. Екатерина даже не знала, дошло ли письмо до царицы. Но у нее и императрицы был общий духовник, протоиерей Федор Дубянский. А его племянница Шаргородская была у жены наследника придворной дамой. Она обещала поговорить с дядей, попросить о помощи. Екатерина же в слезах и отчаянии слегла в постель и ни с кем не общалась. Александр Шувалов вызвал врача, но она объявила: «Мне нужна исповедь, душа моя в опасности, а моему телу врач больше не нужен. Я хочу исповедаться». Духовнику излила свои беды. Священник оказался настроенным очень доброжелательно, принял ее сторону. Рассказал, что ее письмо до государыни все же дошло, «производит и произведет желаемое впечатление». Даже четко взялся инструктировать – надо настаивать на отъезде за границу, но ее наверняка не отпустят, «потому что нечем будет оправдать эту отсылку в глазах общества».

Через духовника пружинки сработали быстро. Уже следующей ночью Екатерину вызвали в покои государыни. Присутствовали муж и Александр Шувалов. Как позже стало известно, был и Иван Шувалов – слушал за ширмами. Елизавета была не гневной, а печальной. Ее утомила болезнь, она устала от интриг вокруг нее. Само сознание, что она еще жива, а приближенные грызутся за власть, могло ли доставить радость? Сыграла Екатерина хорошо. Со слезами бросилась на колени, молила отправить ее на родину. Царица хотела поднять ее, но она оставалась у ног. Елизавета напомнила, что у нее дети. Великая княгиня резонно ответила: «Мои дети в ваших руках, и лучше этого для них ничего не может быть; я надеюсь, что вы их не покинете». Государыня спросила: «Как объяснить обществу причину этой отсылки?» – «Ваше императорское величество скажете, что найдете нужным» – в общем, это ваши проблемы.

Елизавета была озадачена. Начала было высказывать какие-то старые претензии. «Вы чрезвычайно горды» – четыре года назад плохо поклонилась. «Воображаете, что никого нет умнее вас». Но ее невестка лишь просила прощения за прегрешения,