Сам Апраксин был больше вельможей, чем полководцем. В поход он заказал себе 17 новых костюмов. Его сопровождали 150 слуг, 50 возов, 250 лошадей – везли шатры, кровать, кухню с припасами. Но он и о солдатах заботился, в армии его любили. Он заготовил громадные обозы провианта, фуража. По весне засыпал письмами Ивана Шувалова, чтобы государыня отсрочила начало похода – «по суровости времени и стуже» он будет «более вредительным, нежели полезным». А вместо подсчитанных на бумаге 100 тыс. штыков и сабель у Апраксина собралось 70–80 тыс., и их качество оставляло желать лучшего. Из 6 кирасирских полков оказались на уровне лишь 2, остальные необученные, на плохих лошадях. Начальник артиллерии генерал Толстой никогда не бывал в бою, и из 250 орудий большая часть были старыми, громоздкими, для их перевозки не хватало лошадей. «Секретных гаубиц» Шувалова успели привезти лишь 30. Их держали зачехленными, под охраной, даже подходить к ним посторонним запрещалось под страхом смерти.

Выступили в мае. По берегу Балтики двинулся отдельный 16-тысячный корпус генерала Фермора. Он осадил Мемель (ныне Клайпеда) на границе Пруссии. От базы флота в Ревеле было близко, и тем не менее по пути из-за штормов 2 корабля получили повреждения, 2 галеры затонули. Но остальные суда подошли. Неделю город бомбардировали с моря и сухопутных батарей, 6 июля он сдался. Трофеями стали 104 орудия, огромные склады при русских потерях всего 25 погибших и раненых. Это была первая победа, ее пышно отмечали в Петербурге. А корпус Фермора после отдыха отправился догонять основную армию.

Она еле тащилась через Литву. И тормозили ее те самые бесчисленные обозы с припасами. Тысячи телег растянулись на десятки километров, ломались. Скапливались в лощинах и на переправах, создавая невыразимые пробки. Но ведь и в инструкциях быстроты не предусматривалось. Поэтому и фельдмаршал не спешил. Останавливался, слал донесения, ждал указаний. В Петербурге недоумевали, где же находится армия? Выступила давно, почему она еще не в Пруссии? Все большее недовольство проявляла императрица.

Бестужев писал об этом Апраксину как своему другу. Тот отвечал, что поход протекает очень трудно. Стоят «великие жары», из-за которых даже реки обмелели. Продовольствие из далеко отставших обозов приходится подвозить не на лодках, а на обывательских подводах, а это сложно, долго и дорого. Жаловался, что из-за жары испортилась вода, множество солдат страдает животами. Бестужев подхлестывал: пора хотя бы перейти границу с Пруссией, иначе «медлитество вашего марша, следовательно, и военных операций» вызывает «весьма предосудительные рассуждения», некоторые уже смеются, «награждение обещают, кто бы российскую пропавшую армию нашел». Апраксин послушался. 20 июля его авангарды пересекли границу.

А Фридрих русских не опасался. Весной он получил известие из Петербурга, что Елизавета при смерти. Обрадовался и полагал, что Апраксин вообще не выступит. Снял целый корпус с восточных границ, оставил лишь 30 тыс. солдат фельдмаршала Левальда. Слух оказался ложным, но король был уверен: Левальд все равно справится. 23 июня послал ему инструкцию. Победа не ставилась ни под какое сомнение. После нее русский командующий пришлет парламентера: просить тела своих убитых, узнавать о количестве пленных. Тут Левальд должен был превратиться в дипломата и начать переговоры о мире. Условия предложить легкие, Пруссия заберет несколько областей, даже не российских, а польских. Позже Фридрих разработал вторую инструкцию. Оценив дороги, он пришел к выводу, что русские наверняка будут наступать тремя колоннами. Следовало одной из них учинить такой разгром, чтобы две другие повернули назад в Польшу. Левальд должен был их преследовать, бить. А тем самым вынудить к миру за счет Польши – король разбирал и уточнял, какие ее части должны отойти к Пруссии.

В поражении наших войск был уверен и французский посол Лопиталь, сам профессиональный военный. По пути в Петербург он осмотрел в Риге полки Апраксина и писал: «Русская армия очень хороша по составу солдат. Они никогда не бегут и не боятся смерти. Но ей недостает офицеров… и она не знает азбуки военного искусства». Вывод делался – эта армия «будет разбита при столкновении с такими опытными и прекрасно обученными войсками, каковы войска прусского короля».

Что ж, Фридрих ошибся даже в отношении элементарной тактики. Разделить силы по разным дорогам на три колонны Апраксин не решился. Как шел по Польше, так и по Пруссии двинулся одной колонной, растянувшейся на протяжении пройденного пути. У него к этому времени было 55 тыс. бойцов, но часть из них лежала больными, отстала с обозами, застрявшими на переправах возле Немана. А Левальд окончательно свел русское численное превосходство на нет, добавил к своим 30 тыс. регулярных войск 10 тыс. местных ополченцев. Перекрыл русским дорогу на Кенигсберг на реке Прегель. Апраксин лобовых сражений не желал (их и инструкции запрещали). Решил через леса обойти неприятеля с юга, через городок Алленбург. Прусский командующий обнаружил этот поворот. Быстро сместился, занял хорошую позицию у деревни Гросс-Егерсдорф. Разведка у него, в отличие от Апраксина, работала хорошо. Вскоре доложила – русские близко, стоят лагерем за лесом. Левальд загорелся нанести неожиданный удар.

Но и к русскому командующему привели перебежчика (видимо, из пленных саксонцев). Он сообщил: пруссаки рядом, ждите атаки. Апраксин не поверил. По его расчетам, армия Левальда осталась где-то справа и сзади. Тем не менее, расположение среди густых лесов показалось ему опасным. Приказал рано утром выступать, выбраться на открытое пространство. На рассвете 19 августа, в густом тумане, русские двинулись по узкой дороге в чащобах. А едва стали выходить из леса, наткнулись на армию противника, готовую к бою. Для нее появление наших войск тоже стало неожиданным, она-то выдвигалась атаковать лагерь. Но Левальд мгновенно сориентировался, так получалось еще лучше! С ходу развернул свои части и бросил вперед. Два кулака кавалерии смяли русскую конницу на флангах, отбросили назад. 2-я дивизия генерал-аншефа Лопухина только еще выбиралась на открытые луга, прусская конница обрушилась на нее справа и слева. Часть наших кавалеристов примкнула к пехоте, конные атаки кое-как отбивали. Но надвигалась и стена вражеской пехоты.

А сзади, на тесной лесной дороге, царил полный хаос. Ее забили телеги, орудия, откатившаяся конница сталкивалась с пытавшимися пробираться подразделениями. Пруссаки давили без передышек, не позволяя как-то разрегулировать это столпотворение. Три полка Лопухина были наполовину повыбиты. Но из мешанины сзади как-то удалось вытащить еще четыре полка, шуваловские «секретные гаубицы», легкие и мобильные, они стали окатывать врагов картечью. Однако и Левальд выдвинул в передовые порядки 36 орудий. Они расстреливали русских. Доходило до свирепых рукопашных. Генерал-поручик Зыбин был убит, генерал Вильбоа ранен, смертельно раненный Лопухин попал