Дона. Но русских король по-прежнему оценивал низко. Писал своему фельдмаршалу Кейту: «Думаю, что мы разделаемся с ними быстро и недорогой ценой… это жалкие войска».

Активные действия на всех фронтах возобновились летом. Генералы Фридриха вместе с ганноверской армией в трех сражениях крепко побили пытавшихся наступать французов. Сам же прусский король вторгся в Моравию (Словакию), осадил крепость Ольмюц. Но выступила и армия Фермора. От баз в Восточной Пруссии она удалялась, поэтому снова была отягощена огромными обозами, тащилась медленно. А планы запутала Конференция. Фермор намеревался идти к Балтийскому морю, к Данцигу. Там можно было встретиться со шведами, а снабжение получать морем. Нет, из Петербурга велели двигаться к Франкфурту-на-Одере, на соединение с австрийцами.

Фермор повернул туда. Дона с 20-тысячной армией кинулся наперерез, влетел во Франкфурт первым. А австрийцы были далеко, завязли в боях с Фридрихом. Фермор доложил в Петербург: осаждать город, занятый такими силами, было проблематично, да и смысл исчез. Тогда Конференция выдала новое предписание, идти на Кюстрин, соединиться с шедшим туда Обсервационным корпусом. Кюстрин прикрывал путь на Берлин, и Шувалов уже потирал руки, как «его» корпус возьмет неприятельскую столицу! Но союзники требовали помощи и для шведов, и Конференция распорядилась, чтобы Фермор отправил часть сил к Балтике, взять прусскую крепость Кольберг (сейчас Колобжег). Армия опять сменила направление, поползла в другую сторону.

А Фридрих дергал письмами Дона, почему он не атакует. Тот оправдывался, что русских втрое больше. Король ругал, что генерал преувеличивает, по его оценке, у Фермора не могло быть больше 30–35 тыс. Вполне по зубам для 20 тыс. пруссаков. Расписал для Дона подробную инструкцию: «Вы можете разбить их со стороны Штернберга и затем повернете свои войска против шведов». По численности Фридрих угадал. В русской армии, оставлявшей гарнизоны по разным городам, примерно столько и было. А потом стало еще меньше – корпус Румянцева, треть наших полков, отделился исполнять решения Конференции, брать Кольберг. Правда, Фридрих в своих оценках сил не учитывал Обсервационный корпус, но он где-то застрял в дороге. 4 августа армия Фермора без него вышла к Кюстрину, попыталась захватить его с налета. Не удалось – гарнизон был начеку, а крепость считалась неприступной. Однако Фермор был отличным инженером, грамотно расставил батареи, открыл огонь.

В это время прусский король, два месяца без толку проторчав под стенами Ольмюца, отступал в Силезию – и получил донесение: русские осадили Кюстрин, всего в 80 км от Берлина! Фридрих оставил основные силы против австрийцев, взял 14 тыс. лучших войск и рванул туда. Мчался форсированными маршами 10 дней, встретился с Дона – собралось 33 тыс., 116 орудий. Тем временем в Кюстрине бомбардировка вызвала сплошной пожар. В пламени погибли большие военные склады, арсеналы. Фермор уже ждал капитуляции, и вдруг узнал: на него идет сам король, и сил у него гораздо больше, в нашей-то армии осталось около 20 тыс. Командующий спешно послал приказ Румянцеву – возвращаться. Порушил осадные батареи и стал отходить к селу Цорндорф. Наконец-то встретился с Обсервационным корпусом, и армия значительно усилилась: 43 тыс. штыков и сабель, 240 орудий. Фермор развернул их на позициях, ожидая неприятеля.

Фридрих же был разъярен, увидев пылающий Кюстрин. Но по кратчайшему пути он за русскими не погнался. Велел переправиться через Одер далеко в стороне, направился в обход по лесам. 14 августа казачьи разъезды доложили, что пруссаки надвигаются с тыла. Отрезали путь к дальнейшему отступлению, к корпусу Румянцева. Однако наши войска не запаниковали, не смешались, как рассчитывал прусский король. Развернулись навстречу. Хотя положение их значительно ухудшилось, теперь два крыла нашей армии разделял глубокий овраг, мешавший маневрировать.

А Фридрих мгновенно перестроил полки для «косой» атаки, в 8 часов утра они устремились на русский правый фланг. Отнюдь не случайно. Разведка у пруссаков действовала отлично, собирала сведения у местных жителей, пленных. Правый фланг был у Фермора слабым местом, там как раз и стоял шуваловский корпус, недоученный и плохо управляемый. На него обрушился таранный удар. Лучшая вражеская конница генерала Зейдлица опрокинула русскую. В тучах пыли пехота и артиллерия приняли свою отступающую кавалерию за противника, накрыли залпами. А следом накатывались волны прусской пехоты. Корпус скомкали и смяли. Конница Зейдлица прорвалась в тылы, на батареи.

Но происходило что-то необычное. Любая европейская армия при таком разгроме уже катилась бы восвояси или капитулировала. А русская яростно отбивалась. У нее даже не было единого командования – Фермор вообще куда-то исчез, его не могли найти. Сражение разбилось на отдельные очаги, пошла мешанина. Тем не менее русские стояли насмерть. И у «шуваловцев» проявилась «обратная сторона медали». Корпус-то был плохим, исполнял команды и держал строй отвратительно. Но каждый воин был из лучших, отборных! И они по отдельности дрались, как львы. Раненые отстреливались лежа. Пропускали над собой шеренги врагов и били в спину. Если кончились заряды, бились штыками, тесаками, руками.

Фридрих не понимал, что творится. Сражались час за часом – и без результата. Чтобы дожать русских, он скомандовал атаку и на их левый фланг. Но там-то стояли опытные, обстрелянные части. Ошпарили картечью и сами ломанули вперед. А у пруссаков-то этот фланг был слабее. Их сшибли, погнали. Силясь выправить положение, король спешно перебросил туда конницу Зейдлица. Ее сшибла тяжелая кирасирская бригада генерала Демику. За ней устремилась пехота. Захватили батареи, пруссаки поднимали руки. Один батальон, из саксонцев, сдался в полном составе. Король стал отводить войска и с русского правого фланга. А казаки уже очутились в неприятельских обозах, громили их.

Бойню прекратили сумерки. Пруссаки отступили. Фермор приказал отслужить благодарственный молебен, послал в Петербург донесение о победе. Хотя на самом деле получилась кровавая «ничья». Русские потеряли 16 тыс. убитых и раненых, 30 орудий. Пруссаки – 13 тыс. и 26 орудий, полторы тысячи попали в плен. Они ушли недалеко, встали лагерем. Но после такого урона возобновлять битву не рисковали. Фермор тоже. Он даже не стал ждать шедший на помощь корпус Румянцева. Через день построил полки в колонны, выступил ему навстречу. Измочаленные пруссаки не препятствовали. Но раз наша армия ушла, то и Фридрих раструбил о победе. Дескать, прогнали русских. Послал кавалерию Зейдлица изобразить преследование. Даже это не удалось, донские казаки атамана Краснощекова устроили ей ловушку. Притворились, будто удирают, – и заманили прямо под картечь «единорогов».

В Петербурге и Вене праздновали победу, в Париже стали модными банты «á la Цорндорф». В Лондоне опубликовали известие о прусской победе, и правительство Елизаветы заявило протест, требовало наказать журналистов. А Фридрих на самом-то деле с большой тревогой ждал, что Фермор, соединившись с Румянцевым, вернется. Испытав русских на себе, он их начал оценивать совсем