– Может, ты сейчас с привидением и разговариваешь.

Глаза у Сьюди Мэй стали большими и круглыми.

– О чем это ты?

– Меня засыпало кукурузой.

– О господи! – ахнула она.

– Дальше еще интереснее. По крайней мере, мне так кажется.

Сестра взглянула на него с любопытством, и Риз, глядя на свои башмаки, стал рассказывать:

– Я потерял сознание и вдруг стал видеть все, что происходит. Я работал там еще с двумя парнями и видел, как они разгребают кукурузу – пытаются меня вызволить. Потом еще третий прибежал, он где-то в другом месте работал. Тоже начал разгребать. А потом раз – и я уже лежу на траве, пыль выкашливаю. Как только смог говорить, спросил, где тот, третий. А они удивились, откуда я про него знаю, он же потом прибежал, когда меня совсем с головой засыпало. А когда я пришел в себя, тот парень уже ушел работать. Это никак объяснить нельзя.

Он так давно ни с кем не говорил об этом, что теперь происшествие казалось глупостью. Как сон. Дэл передернул плечами и отвел взгляд. Он уже начинал думать, что все это было задумано как некий урок для него.

Однако Сьюди Мэй приняла его рассказ как должное.

– Видно, не пришло еще твое время.

– Выходит, что так.

Она подняла бровь, глядя в сторону Рэй Линн.

– И?..

Рэй Линн с Корнелией снова разделились: Рэй Линн перешла на другую грядку.

Дэл потер подбородок и пожал плечами.

– Что – и?

– От чего она, по-твоему, бежала?

– Ума не приложу.

– Она очень красивая.

– Наверное.

– Господи помилуй, ты что, слепой?

– Я-то вижу прекрасно. Беда в том, что она меня в упор не видит.

Сестра улыбнулась:

– Я знаю только одну причину, чтобы женщина на мужчину не смотрела.

Риз снова попытался пошутить:

– Я что, такой урод, да?

Сьюди Мэй рассмеялась.

– Или так, или есть другой мужчина.

Дэл задумался. Может, она уже замужем и, как Корнелия, сбежала от какого-нибудь придурка, не способного распознать свое счастье? Если так, то, должно быть, он не очень-то ее ценил – не так, как ценил бы сам Дэл на его месте.

Сьюди Мэй продолжала размышлять вслух:

– Я хочу сказать, почему она как будто от чего-то скрывается?

Дэл не знал, что на это ответить. Понятия не имел. Сестра опять поглядела на Рэй Линн, а та как раз бросила взгляд в их сторону, словно почувствовала, что разговор идет о ней. Дэл представил себе, что она видит: дом на заднем плане, огород, полный вкусной еды, дети, пастбище, по которому тут и там бродят коровы, любимые сосны. Они могли бы стольким владеть вместе – он и она. Он был бы рад отдать все это ей, но, как и в тот раз, в Ласточкином Гнезде, когда он едва сдержал внезапный порыв чувств, Рэй Линн просто вернулась к работе. Что бы она ни думала об этом доме или о самом Ризе, вид у нее был такой, словно она никого вокруг не замечает.

Глава 32. Рэй Линн

Мало-помалу, под действием беззаботной жизни на ферме, тугой узел страха у нее в груди стал ослабевать. Но было и то, что осталось прежним: память об Уоррене. Воспоминания – неотступные, как зной, неизменные, как время, хорошие и плохие, – были всегда с ней. Их с Уорреном последний миг до сих пор стоял перед глазами так ярко, что казалось, будто и другие вот-вот начнут смотреть на нее с ужасом, потому что эта картина каким-то образом станет видна и им. Рэй Линн досадовала на себя за то, что не сумела толком ответить на расспросы Сьюди Мэй в огороде, и была уверена: по ней заметно, что она что-то скрывает. Но, хоть она и понимала, как выглядит ее поведение со стороны, сказать правду было невозможно. Никто, кроме нее самой, не считая разве что Корнелии, не способен понять эту историю по-настоящему. Сколько бы она ни оправдывала себя за содеянное, в глазах окружающих она предстанет в совсем ином свете. Они будут думать о ней самое худшее. Ей и самой-то нелегко было отделаться от таких мыслей.

В тот день она видела, как Дэл и его сестра о чем-то долго беседовали, то и дело поглядывая в ее сторону. Возможно, они решили, что раз ей нечего ответить на их вопросы, то с ней что-то не так и как бы она не навлекла беду на их головы. Дело осложнялось еще и тем, что ей здесь очень нравилось: нравилась и семья Дэла, и просторный дом. Нравились крашеные деревянные полы, потемневшие до цвета патоки, нравились разложенные тут и там коврики в разных стилях. У них с Корнелией были отдельные комнаты с мягкими кроватями. Обстановкой своей спальни Рэй Линн не могла налюбоваться: ночной столик с лампой у кровати, мягкое кресло с красивой обивкой у одного из окон, комод и еще один столик, поменьше, с маленькой мягкой банкеточкой. На столике стояли таз для умывания и кувшин, всегда наполненный прохладной родниковой водой, рядом лежали щетка для волос и зеркальце с ручкой. Нравились Рэй Линн и обои с одинаковым рисунком по всему дому – Дэл как-то мимоходом сказал, что их выбирала его мама и называла своим домашним садиком. Конечно, эти люди не были богаты, да и дом у них был вовсе не такой уж роскошный. Кое-где он уже обветшал: не мешало бы обновить перила на крыльце и заново выкрасить стены.

Но все это, в сущности, не имело значения. Главным было ощущение настоящего дома, милосердие в сердцах его обитателей, великодушие и доброжелательность. По утрам Рэй Линн любила присесть на минутку в кресло у окна, через которое веял легкий ветерок, шевеля белые шторы. «Так спокойно тут», – думала Рэй Линн, облокотившись на подоконник, глядя на улицу и слушая пение птиц. Дни их заполнял здоровый усердный труд, а по вечерам, после ужина, все выходили на большое крыльцо и сидели в качалках, обмахиваясь веерами, пока Норма с Джоуи играли во дворе. Рэй Линн чувствовала себя виноватой за то, что ей бывает так хорошо в эти минуты. Не хотелось уходить отсюда теперь, когда она уже прижилась и, если иметь смелость признаться самой себе, временами бывает даже чуть-чуть счастлива. Однако уговор есть уговор. Они с Корнелией с самого начала обещали, что это ненадолго, и понимали, что Дэл, его сестра и Эймос просто из вежливости не решаются попросить