В пересказе Жаркова Энко говорил принципиально, уверял, что «пятилетку им не выполнить полностью в силу того, что главнейшей причиной служит сам план; неправильное составление плана признается самими специалистами». План построен с

…противоречиями, <…> не учтены производственные средства и изменения стоимости постройки зданий и производственных предприятий <…> – все это на практике приводит к увеличению денежных ссуд на (заложения) постройки. Таким образом, истощаются средства, ассигнованные на план, а постройки остаются недостроенными или обходятся слишком дорого. Для ясности Энко указывает на сообщения газет и целого ряда производств, приводит пример постройки дизельного цеха на Коломзаводе. Энко говорит, что нынешней выплавки чугуна хватит только на ранее работающие цеха. Новые цеха будут стоять без дела два года, а [на] наши затраты пойдет много денег, вот вам и разрез, а с ним связанный и план. Наш[и] руководящи[е] из ВСНХ, как не специалисты своего дела, а как политические руководители, не могут детально разобраться в плане. В заключении Энко говорит, что мог бы вступиться и разобраться с этим положением, в котором я оказался[536].

Стоит отметить полное совпадение мнения Энко с закрытыми экономическими дискуссиями в хозяйственных структурах партии вокруг Госплана, о которых он знать не мог – «омертвение» капитала в слишком быстро строящихся зданиях из‑за недочетов в планировании было постоянным предметом скандалов в ведомстве Орджоникидзе.

Все эти демарши Энко происходили на фоне XVI партсъезда, проходившего в Москве с 26 июня по 13 июля 1930 года. Съезд объявил о развернутом наступлении социализма по всему фронту и дал установку на форсирование темпов создания материально-технической базы социализма, на ликвидацию всех капиталистических элементов в стране. Заслушав доклад о состоянии промышленности, съезд отметил, что страна добилась перевыполнения плановых показателей. Отметив, что в основных зерновых районах колхозы объединяли уже 40–50% крестьянских хозяйств, съезд одобрил переход к политике ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации. Главная задача заключалась в завершении (в основном) социалистического преобразования деревни, в хозяйственном укреплении колхозов. Также съезд потребовал от профсоюзов повысить свою роль в социалистическом строительстве, развернуть соцсоревнование и движение ударничества, повысить квалификацию рабочих, бороться с косностью и бюрократизмом.

Заслушав сообщение о ходе работы съезда, коммунисты Коломенского завода «целиком и полностью» присоединились к его решениям на собрании 9 июля 1930 года. Партактив заявил, что «приложит все свои силы на мобилизацию широких масс для успешного проведения этих решений в жизнь». В резолюции утверждалось: «В борьбе за высокие темпы индустриализации страны, за решительное социалистическое переустройство сельского хозяйства, против правого уклона, как главной опасности и „левых“ перегибов партия пришла к XVI съезду как никогда сплоченными рядами. Огромный подъем рабочих масс в борьбе за выполнение пятилетнего плана, за социалистическое переустройство сельского хозяйства и успехи на всех фронтах социалистического строительства на деле доказали правильность линии партии и ее ленинского ЦК»[537].

Отметив, что успешное социалистическое строительство обеспечивалось решительной борьбой на два фронта – против троцкизма и против правого уклона в ВКП(б), – съезд объявил взгляды правой оппозиции несовместимыми с принадлежностью к ВКП(б). На Коломенском заводе соглашались: «Лидеры правых, не выполнив своих обязательств, <…> вместо того, чтобы открыто признать перед съездом ошибочность и вредность для социалистического строительства своей фракционной работы против партии, которую они вели на протяжении 2 лет вплоть до самого съезда, стали на путь отрицания фракционной работы. Эта позиция правых сказалась в том оживлении деятельности правых элементов, которые наблюдались в период до съезда и во время работы съезда».

9 июля 1930 года партактив Коломзавода обсудил оппозиционные выступления Энко и Семина и потребовал от «лидеров правых» безоговорочного признания «ошибочности своей кулацкой платформы». Интересно, что действия рабочих на крупном предприятии открыто характеризуются партией как «кулацкие» – термин был зарезервирован ВКП(б) для «классовых» отношений на селе. Видимо, дело было не только в коллективизации и точке зрения на нее Энко и Семина, а еще и в том, что на Коломзаводе не так просто было отличить крестьянина от пролетария. Утверждение, что «кулак может быть в паровозном цеху», – это специфика Коломны, незнакомая Москве или Ленинграду, где «классовая борьба в деревне» была в основном политической абстракцией, а не реальностью. «Имевшие место вылазки правых на нашем заводе получили своевременный отпор, – гласила местная газета. – Партактив с удовлетворением принимает решение бюро парткома об исключении из рядов ВКП(б) правооппортунистических элементов (Энко, Семин), которые в трудный период социалистического строительства не стали на партийный путь преодоления трудностей, а наоборот, стремились сорвать дело социалистического строительства».

Приветствуя «единодушный отпор, который съезд дал новым попыткам лидеров правых замазать свои ошибки», партактив Коломенского завода требовал от них: «1. Безоговорочного признания ошибочности своей кулацкой платформы. 2. Открытого признания того, что их платформа повела бы партию и страну не по пути социализма, а к восстановлению капитализма в нашей стране. 3. Разоблачения своей фракционной работы, которую они вели против партии»[538]. Заинтересовавшись этим противостоянием, понимая, что протест надо развивать местными силами, томские практиканты сблизились с Энко в июне – начале июля 1930 года. «Точно не помню время, – свидетельствовал Голяков, – был на Черной речке с тов. Кутузовым, ходили гуляли по лесу и зашли к какому-то леснику, где познакомился с Карлом Энко, как известно мне, он – член партии». «Копылов сказал об Энко, что он хотя и не был в оппозиции, но мыслит по-нашему». Голяков и компания «собрались на квартиру и прошли до нового поселка, где дорогой выслушивали Энко. Во время разговоров тов. Энко был настроен „право“, как в вопросах коллективизации и также по рабочему вопросу, как он выразился, „нет сапог и хлеба, и пятилетку скоро не построишь“»[539].

Кутузов вспоминал: «Вместе с Голяковым был у него на выходных в гостях около Черной речки. Энко был и у нас на квартире. Последний раз я его видел дней 10–15 тому назад у автобусной остановки». Автобусы из Москвы стали ездить в Подмосковье с середины 1920‑х годов. Это был дорогой и, можно сказать, элитный транспорт – простой рабочий из пригорода на нем никуда не ездил и на остановке так просто не появлялся. «Он рассказывал мне о своих партийных делах в связи с исключением за уклонистские выступления. Дать точную оценку взглядов Энко я затрудняюсь в смысле квалификации их левыми или правыми»[540]. В голове присутствовавшего на встречах оппозиционеров Панина не все сходилось: «В разговоре пошла речь о напечатанных статьях в газете „Коломенский Рабочий“ с проведением Энко троцкистской линии. Я на это возразил, что здесь что-то не вяжется, вы говорите,