Великим постом все успели отговеть. Для этого поставили походную церковь из двух госпитальных шатров. Пасха в том году была поздняя, если не ошибаюсь, 18 апреля, и мы, отслужив заутреню, отлично разговелись. А на второй день Пасхи я устроил обед и затем парадный чай с пасхой, куличами, музыкой, на который были приглашены и все сестры милосердия 30-го и 31-го полевых госпиталей и санитарного транспорта и студенты-санитары состоявшего при дивизии передового отряда Красного Креста.

С апреля месяца стали поступать в дивизию укомплектования из молодых солдат срока службы 1904 года и в дивизии впервые появились срочнослужащие.

Но по плохому обучению этих людей, и в особенности по малой их дисциплинированности, приходилось заключать, что дома в войсках не было твердого внутреннего порядка, и прибывавшие укомплектования приходилось переучивать и крепко муштровать. Но в твердых руках командиров полков, привлеченные к обучению, к работам по укреплению позиции, они быстро становились настоящими солдатами, а затем на передовых постах получали и боевое крещение.

С апреля же стали массами возвращаться излечившиеся от ран офицеры и солдаты. Все партии (по несколько сот человек каждая) прибывали к штабу дивизии и от нас уже направлялись по своим частям. Я выходил к каждой, приветствовал их, благодарил за службу и труды. С некоторыми партиями стали приходить матросы, которые на мой вопрос:

– А как вы к нам попали?

Отвечали только одно:

– Списан с крейсера или броненосца такого-то и переведен в пехоту.

Мы удивлялись этому, но так как они были все молодец к молодцу, то были желанным приобретением для частей, многие из них попали в охотничьи команды, где отличались своею смелостью и, главное, смышленостью. В Дрисском полку один из таких матросов после ряда оказанных им отличий был произведен в унтер-офицеры и назначен старшим в команде.

Много позднее, когда пришли на них письменные сведения, то оказалось, что это все приговоренные военно-морскими судами за беспорядки на судах на разные сроки в дисциплинарные батальоны с переводом в разряд штрафованных, которым отбытие наказания заменено отправкой на театр военных действий. Таким штрафованным, приговоренным на три года в дисциплинарный батальон, оказался и матрос, произведенный в Дрисском полку за боевые отличия в унтер-офицеры.

Озадаченный таким оборотом дела, полковник Широков приехал мне все доложить и испросить, как выйти из этого положения? Подумав, я ответил:

– Так как он у нас заявил себя с отличной стороны и продолжает на всех разведках отличаться своей удалью и сметкой, то оставить его унтер-офицером и старшим в команде и войти с ходатайством о прощении ему штрафа за оказанные боевые подвиги.

В числе выздоровевших от ран офицеров возвратились Чембарского полка штабс-капитан Шуструйский и Дрисского полка капитан Андреев.

Поручик Шуструйский первый раз был ранен в бою первого октября 1904 года – прострелен насквозь в грудь пятью пулями. Был поднят как мертвый и его относили с тем, чтобы похоронить с боевыми почестями. В пути один из носильщиков заявил:

– Да его благородие дышит.

Подозвали доктора, который приложил зеркальце к его губам, получился как будто след дыхания. Дойдя до первого отряда Красного Креста, вызвали сестру милосердия, которая, осмотрев раненого, принесла бутылку коньяку и стала потихоньку, с ложечки вливать коньяк ему в рот; раненый, проглотив коньяк, вздохнул. Тогда его тотчас же положили на кровать, а через два месяца после этого он вернулся в полк совершенно здоровым и вновь вступил в командование ротой. Тогда же за безотлагательное возвращение после столь тяжелого ранения, по моему представлению, был награжден чином штабс-капитана. В бою 18 февраля 1905 года на Гаутулинском перевале вновь прострелен тремя пулями в грудь навылет, вновь выздоровел, через семь недель вернулся в строй, несмотря на полученное медицинское свидетельство об освобождении от службы, и вновь по моему ходатайству был награжден чином капитана.

Капитан Андреев был тяжело ранен днем 18 февраля 1905 года в бою под Мадзяндзянью. Когда его принесли к дивизионному лазарету, врач, посмотрев на него, указал санитарам на покойницкую, где его сложили на землю в ожидании погребения. Ночью, когда продолжали приносить убитых, один из санитаров от испуга вскрикнул, так как кто-то взял его рукою за ногу, и затем услышал слабый голос:

– Не пугайся, это я, Дрисского полка капитан Андреев, которого по ошибке положили сюда. Отнесите меня к доктору.

Тоже благополучно выздоровел и вернулся в полк.

Вообще было много случаев тяжелых ранений, особенно сквозных, которые вылечивались поразительно легко и скоро. Я лично знаю три случая ранений, когда пуля прошла через сердечную сумку и все трое выздоровели, так как была возможность оставить их на месте, в полном покое.

Были удивительные случаи и легких ранений. Так в одном из ляоянских боев подполковник Блезе был ранен или вернее ушиблен пулей в лоб. Очевидно, пуля попала с рикошета. Удар был настолько силен, что Блезе упал ошеломленный, но околыш фуражки не был пробит. Через несколько минут Блезе совершенно оправился и продолжал руководить боем, но спустя полгода начал заметно глохнуть.

Под вечер одного из боев под Мадзяндзянью мы стояли с подполковником Хростицким впереди нашей фанзы. Хростицкий держал в руках развернутую карту. Вдруг пуля, очевидно на излете, ударила его по руке как раз посередине между кистью и локтем, пробила полушубок, прочую одежду и тело до кости, и так и осталась стоять. Когда он разделся, на руке оказалась черная ямочка до самой кости, которая очень быстро зажила.

Но страшны были по своим последствиям ранения с рикошета от земли, хотя бы и легкие. Большинство таких ранений на 10–12-й день кончались столбняком, и пораженные им умирали в страшных мучениях.

К июлю месяцу дивизия была настолько укомплектована молодыми солдатами и в особенности выздоровевшими от ран, что состав дивизии дошел до 22 000 человек.

Прибыли и свежие войска из России: 53-я резервная дивизия[205] из Екатеринослава и 2-я пластунская бригада[206] с Кавказа. Был сформирован 7-й Сибирский корпус, и генерал-лейтенант Ренненкампф назначен его командиром. Корпус вошел в состав 1-й армии, которой командовал генерал-адъютант Куропаткин.

Боевые действия заключались лишь в незначительных стычках на передовых постах и в предпринимаемых нами от времени до времени рекогносцировках и разведках. Против нас стояла та же армия Кавамуры. Но насколько японцы были предприимчивы включительно до мукденских боев, настолько они стали после Мукдена уклоняться от боевых действий.