Лето стояло жаркое, особенно было тяжело в период дождей. Большинство офицеров и солдат купались в протекавшей тут же речке, но я опасался схватить лихорадку и поручил переводчику купить мне какую-нибудь ванну. Через несколько дней переводчик доложил, что ванна есть, но что хозяин ванны не согласился ее продать, а сказал: «Пусть Дзяндзюн купается в ней сколько хочет, но потом вернет мне ее и за пользование заплатит по своему усмотрению». Обрадованный, что могу наконец хорошенько помыться, я пошел к себе и говорю Фоме:

– Если есть вода, я сейчас же обновлю ванну.

Фома улыбнулся и только добавил:

– Пожалуйте, все готово.

Вошел в комнату и передо мной оказался гроб, наполовину налитый водой. Первое впечатление было неприятное, но, осилив его, я отлично вымылся и так проделывал каждый день в течение всего лета. Только жене ничего не писал и рассказал об этой ванне лишь по возвращении с войны в Одессу.

Объезжая окрестности Хайлунчена, я впервые увидел, что действительно возможно снятие в течение одного лета трех урожаев с одного и того же поля. Когда мы в половине марта вступили в Хайлунчен, все ближайшие к городу поля были засеяны маком и только что начинали расцветать. В апреле, когда цвет опал и образовалась завязь, манджурки на каждой завязи делали продольный надрез и подвешивали маленькие ведерочки, в которые и вытекал сок. Так повторяли три раза, после чего поле запахивали, а полученный сок шел на выделку опия. Десятина такого мака дает до трехсот рублей чистого дохода. Ha вновь вспаханные поля сажали капусту, которая оставалась на корню до конца августа или начала сентября. Тамошняя капуста не завязывается в кочан и растет в виде очень крупного салата, вышиною до полуаршина, листья толстые, шириною примерно в ладонь. В течение лета едят ее в свежем виде, а на зиму квасят, для чего в каждой фанзе по углам стоят каменные цилиндрической формы чаны. К сентябрю вся капуста была снята, поля вновь вспаханы, и на них посажена репа, похожая на ту, что у нас называется голорепкой.

За семь месяцев стояния под Хайлунченом у нас образовалось три главных кладбища: под Хайлунченом, при д. Нюсиндинзи, где стоял 31-й госпиталь и при г. Мопаншане, где стоял 30-й госпиталь. Маленькие кладбища были при местах стоянок каждого из полков.

Все кладбища были приведены в полный порядок, все могилы обложены дерном из таких растений, которые прочно сплетаются корнями; на каждой могиле крест с вырезанной надписью, какой части войск, чин или звание, имя и фамилия погребенного. Я очень просил фудутуна продать нам участки земли, занятые под кладбища. Он объяснил, что у них землю продать нельзя, но это не должно нас беспокоить – почитание усопших так велико, что мы можем быть уверены, что кладбища будут стоять в сохранности, и не только власти, но и само население будет за ними смотреть.

Самое большое кладбище было под Хайлунченом, на коем число могил доходило до 250. Оно было разбито правильным четырехугольником, с аллеями, разделяющими его вдоль и поперек на правильные участки, обнесено высоким валом с глубоким наружным рвом. В валу прорезан небольшой проход, вставлена калитка и от нее через ров подъемный мост.

Посередине кладбища водружен обтесанный столб четырехгранной формы, на котором были вырезаны стихи – посвящение усопшим, написанное одним из офицеров Черноярского полка. Накануне ухода на зимние квартиры мы отслужили последнюю панихиду, и когда все вышли по подъемному мосту, мост был скинут, канаты обрезаны и кладбище осталось совершенно отделенное глубоким рвом от внешнего мира.

Недели за две до нашего выступления на зимние квартиры в Хайлунчен прибыл маркитант с товарами и вином и обратился ко мне за разрешением открыть торговлю. Он привез несколько десятков пар сапог, шаровар, шведских курток, немного белья, туалетных принадлежностей – мыла и духов, шоколаду, галет, консервов и массу вина и шампанского, причем вино и шампанское были настоящие, из Москвы от Е. Е. Лёве. Цены объявил умеренные, например, за шампанское 20 рублей за бутылку. Едва успел дать разрешение, как все было раскуплено. Шампанского в один день раскупили двадцать дюжин.

Пораспродав товар, он снова пришел в штаб и заявил, что маркитант он случайный, но подрядчик постоянный и по прибытии на зимние квартиры поставит нам кислую капусту, сибирское топленое масло, солонину и прочее.

Я назначил комиссию под председательством генерал-майора Зарако-Зараковского, который и заключил с ним условие на поставку в м. Укашу (штаб 71-й дивизии на зимних квартирах): 20 000 пудов кислой капусты по 4 рубля за пуд. 20 000 пудов масла по 30 рублей за пуд и 20 000 пудов солонины по 12 рублей за пуд, причем он обязался тотчас заменять солонину, которая по вскрытии ящиков оказалась бы не свежей. Этот подряд он выполнил в точности и очень добросовестно. Особенно хорошо было поставленное им масло.

Выступление на зимние квартиры в долину реки Сунгари началось 28 октября 1905 года. Я двинул дивизию четырьмя эшелонами, в каждом эшелоне по полку с соответствующей артиллерией. Сам выступил с последним эшелоном с 284-м пехотным Чембарским полком, двумя батареями и конногорным артиллерийским дивизионом.

Наш путь пролегал через город Гирин, и хотя в нем была назначена дневка, я не успел хорошенько осмотреть этот один из старейших китайских городов, славящийся своим богатством и, между прочим, своими мехами. Купил лишь несколько чайников Клуазене и вееров в подарки своим.

Поход продолжался пятнадцать дней, путь местами был трудный, погода суровая, но мы так были втянуты, что проделали его легко, шли по краю, в котором наши войска впервые проходили после 1900 года. Обилие всего и дешевизна поразительная. На одном из переходов во время привала, пока мы закусывали, хозяин фанзы стал упрашивать, чтобы я купил у него кур. Поручив Фоме отобрать пять штук, я спросил, сколько он за них хочет. Хозяин:

– Два рубля и пол.

Я шутя:

– Дорого.

Хозяин:

– Как дорого! Вчера у меня взяли 10 кур даром, тебе даю пять, и ты считаешь, что дорого. Коли так, получи пять рублей.

Эшелон, с которым я следовал, вступил в Укашу 12 ноября. Меня встретили прибывшие раньше бригадный командир генерал-майор Сычевский и командиры полков, провели к отделанному для меня помещению. Высланные вперед рабочие от Бугульминского полка по собственной инициативе отделали мне помещение в две комнаты: спальни и столовой – с деревянными полами и потолками из циновок, сложили печь, сделали большой обеденный стол и скамейки к нему. В углу столовой было отдельное помещение для Фомы.

По их просьбе мы снялись на дворе и затем все сели за стол. Впервые после пребывания в Ляояне в августе 1904 года мы получили вместо хлеба привезенные со станции Таладжау французские булки. Все были в отличном настроении.

Отведенный нам район находился вблизи р. Сунгари и в 20–25 верстах от железнодорожной станции Таладжау. В самом Укашу стали: штаб дивизии, Бугульминский и Чембарский полки с конно-пулеметной командой 21-го Белорусского драгунского полка,[209] две батареи 26-й артиллерийской бригады, 8-я и 3-я горные батареи.