выгод. И не надо смеяться над тем, что и в пожилом возрасте мы сохранили способность по-детски радоваться. И не надо считать нашу железную выносливость чем-то сверхъестественным. Мы таковы и другими быть не можем. И потому, что мы никогда не предавали свои ясные идеалы, надо бороться против тех, кто извращает коммунистическую нравственность.

Скажи, откуда какая-то часть молодежи заимствовала зло и жестокость? Откуда моральная распущенность? Что значит «трудновоспитуемый»? Я сейчас увлеклась Сухомлинским; жаль, что это случилось так поздно. Вот что он пишет: «Трудный ребенок — это дитя пороков родителей, зла семейной жизни, это цветок, расцветающий в атмосфере бессердечия, неправды, обмана, праздности, презрения к людям, пренебрежения своим общественным долгом. Чтобы воспитать трудного ребенка, сделать его хорошим человеком, прежде всего надо понять и почувствовать его горе, пережить ту опасность, которая может увлечь ребенка в пропасть, а это возможно лишь в атмосфере глубокого и повседневного уважения к личности».

Я понимаю, если отцы и матери пьют, то им не до детей. Но ведь Янис не пил, и я не бросала дом; почему же Лена выросла холодной и считает нас старыми дураками с отжившими идеалами?

Все больше я убеждаюсь в том, что воспитывать надо не балуя, а подавая примеры добра, которые, словно в цепной реакции, вызывают к жизни новые проявления доброты.

Недавно я ушла из театра как оплеванная, совершенно больная. Смотрела американскую пьесу «Инцидент». Нечего сказать, хорошая школа для хулиганов — есть, где поучиться, как безнаказанно издеваться над людьми, потому что люди не умеют себя защищать, постоять за честь — свою и своих ближних. И хулиганы усвоили эту нашу пассивность. Именно это открыло в свое время в Германии дорогу фашизму, и только мы его разгромили, потому что только мы по-настоящему сопротивлялись.

Недавно я сказала соседям: «Давайте выгоним наконец из подъезда мальчишек с бутылками!» — «Оставьте их в покое, они же никого не трогают». — «Верно. Пока — не трогают». — «Чего же вам еще?»

Чего? Хочу, чтобы не было таких компаний в подъезде и на чердаке. Чтобы у Лены был широкий круг интересов, не ограниченный мыслями об очередном поклоннике и о вечеринке с выпивкой. Как-то она мне сказала: «Мечтаю о настоящем отдыхе!» — «Как же он должен выглядеть?» — «Совсем ничего не делать». — «Да разве это отдых — погрузиться в праздность?» — «И-де-альный!» А когда я спросила мальчишек в подъезде: «Зачем вы здесь околачиваетесь?» — они ответили: «Скучно. Некуда пойти, нечем заняться».

Школа надоела, работа — и того хуже, скучно, если нельзя утвердить себя на зависть другим. Вот и приходит девятерым мальчишкам идея затащить девушку за дальние склады и, изнасиловав, замучить до смерти.

Слушай, Ингрида, напиши-ка о проблемах нынешней молодежи. Нам необходимы деятельные люди. Самостоятельные, стойкие, социально целеустремленные, знающие: каждый сам отвечает за свою судьбу, каждый должен сам думать о том, что он оставит людям. Хорошо, что ты закончила книгу раздумьями о нас и о них, о вчерашнем и сегодняшнем. Но нужны и газетные статьи, тревожные, как Бухенвальдский набат. Я приду к тебе, когда одержу победу над компанией в подъезде, хочу ликвидировать и логово на чердаке. Возьму с собой дружинниц с комбината. Девушки, зато какие! Есть, слава богу, молодые руки, которым можно передать эстафету. Они и дают силу жить.

Вот тогда-то я приду и доложу, что сделала полезное дело. Какой же я воспитатель, если не справлюсь с этими юными старичками! Я должна оставить по себе хоть что-то полезное, равноценное моим фронтовым делам, достойно завершить свою трудовую жизнь. На моем знамени слова Сухомлинского: «Больше всего бойтесь минуты, когда трудность покажется вам непреодолимой, когда появится мысль отступить, пойти по легкому пути...» Целую тебя. Динка».

Это письмо — все, что осталось от Дины лично у меня. Прийти ко мне она так и не успела. Ее задушил случайный знакомец Лены-Рамоны, оглушенный какимто наркотиком. Он был только что амнистирован и провел на свободе лишь несколько недель. Почему девушки так легко завязывают знакомства? Зачем сближаются с явно подозрительными типами?

Дина сопротивлялась, кричала. Соседи не вмешались. Они стали соучастниками преступления, пусть и пассивными. Как и Лена.

Свой последний бой Дина не довела до победного конца. Это должны сделать мы, оставшиеся в живых. Бой против равнодушия. Духовной пустоты. Потребительского духа. Нечестного отношения к труду. Неуважения к старшим.

Мое поколение хочет жить с уверенностью, что кровь на фронтах Великой Отечественной пролита не даром. Пусть молодежь превзойдет нас своими достоинствами, но не отмахивается от нас раньше времени.

Зло все еще ходит по щедро политой кровью земле. Пьяный водитель сбивает отца большого семейства. Один негодяй стреляет в Юлия Паэгле, незабвенного ротного, другой убивает Дину Зауре. На украденные у государства деньги приобретаются машины и драгоценности. К тепленькому местечку пристроился дезертир Екаб.

...Мы еще раз побывали на квартире Дины: Малда, Рута и я. Соседи Дины избегали нас, опускали глаза. Одна молодая женщина сказала:

— Откуда же нам знать, что она такая заслуженная фронтовичка? Она ни о чем не рассказывала, а на лбу не написано...

— А если не заслуженная — помочь в беде не обязательно?

— Чтобы потом по судам затаскали? Или и тебя прихлопнули?

Как кое-кто нынче бережет собственную шкуру! А если бы на фронте так...

Бывает, правда, и иначе.

Я сидела дома в одиночестве, работала, когда в дверь бешено застучали. Я не решалась открыть: лишь за день до этого этажом выше в квартиру вошел молодой человек и, приставив к горлу соседки нож, потребовал денег. Соседка — всемирно известный ученый, синтезировавшая лекарство, что спасло от страшной болезни тысячи людей. Но что до того было бандиту: он не имел представления о ценности человеческой жизни, как и убийцы Юлия, Дины... Но барабанивший в мою дверь ничего не требовал. Он закричал: «Пожар! Горит ваш балкон!»

Я оглянулась: в самом деле, пламя уже лизало окно, со звоном лопнуло стекло. Я отворила; паренек промчался мимо меня и не мешкая бросился в огонь, откуда послышалось: «Воду! Одеяло!»

Когда прибыли пожарники, огонь был побежден, парень умывался. Брюки его были прожжены во многих местах. Я предложила ему денег на новые. Он отказался. Не назвал даже своего имени. Зачем? Просто шел мимо, увидел огонь — как же было не помочь?

Этого юношу