Внезапно голос Гранта выдернул его из задумчивости:

– Мы выезжаем туда.

Джей обернулся.

– А? Что? – Он поднял руки. – Грант, но ведь завтра Хэллоуин! Ты должен посетить детскую больницу и разделить этот праздник с маленькими пациентами – вот что тебе следует сделать. А затем тебе надо присоединиться к своей жене и своим дочерям, чтобы прогуливаться по улицам своего города… Ты что, забыл? Важное значение семьи… Черт подери, через шесть дней выборы!

По результатам последних опросов, Грант и его соперник шли ноздря в ноздрю, для результатов выборов каждая мелочь могла оказаться решающей. И это не самое лучшее время, чтобы отправиться на другой конец страны. Завтра местный журналист собирается опубликовать на редкость компрометирующие сведения о сопернике Гранта – те, которыми его снабдил сам Джей. На них, будто дворняги на косточку, бросятся все средства массовой информации, которые захотят узнать, что думает об этих разоблачениях Грант Огастин.

– Мой сын в смертельной опасности, а ты хочешь, чтобы я проводил Хэллоуин с другими мальчишками за тысячи километров от него?! – гневно возразил Грант; его глаза сузились и напоминали две щелочки. – Хэллоуин! Я им что, сраный клоун?! Один из этих маскарадных зомби?! И какому только болвану пришла в голову такая дурацкая идея!

Джей увидел, как молодые люди вокруг них втянули головы в плечи, как черепахи в панцири. В отличие от них, сам Джей привык как к приступам гнева Гранта, так и к его красочной манере выражаться.

– Что ты хочешь сделать? – спокойно спросил он.

– Заказываем авиарейс в Сиэтл, затем гидропланом до Гласс-Айленд. Берем с собой все оборудование, какое только возможно, включая техников, которые едут с нами. Также найди мне в нашей службе безопасности двух-трех надежных парней. И место, где всем остановиться. Если надо, забронируй целую гостиницу. Желательно на соседнем острове: не стоит привлекать внимание… На вопросы журналистов можно ответить по телефону и вернуться за два дня до выборов. В любом случае ты сбросил такую бомбу, что нашему противнику капут, finito.

Огастин взглянул на часы, подошел к единственному окну, которое не было наглухо закрыто, и посмотрел на мокрую пустынную улицу, освещенную уличными фонарями. Внезапно он вспомнил свою первую встречу с Мередит. Это было в 1995 году на благотворительной вечеринке в Вашингтоне, в отеле «Хэй-Адамс», куда было приглашено много депутатов Республиканской партии и влиятельных лиц. Спутницей одного из таких деятелей и была Мередит; старый, набитый деньгами подонок, у которого были выходы на Конгресс. Она сидела за столом Гранта, слева от него. Он как раз только начал свое дело, но уже тогда питал честолюбивые надежды. У него была жена, две малолетних дочки, но его ослепила эта юная женщина, которая так непринужденно держалась в роскошной обстановке дворца. На ней было очень простое шелковое платье с открытой спиной – вызывающее, демонстрирующее взору затылок и лопатки. Волосы были уложены в изящную прическу. Высокая, с длинными ногами, спортивного телосложения. Что самое важное, это была одна из самых красивых женщин, которых он когда-либо встречал в Вашингтоне, а их он встречал немало. Грант спросил, чем она занимается в городе; Мередит ответила, что получает иезуитское образование в университете Джорджтауна, где изучает философию, теологию и гуманитарные науки. Позже он убедился, что она сказала правду, а такая работа была для нее средством оплачивать учебу. Несмотря на то что с первой секунды Огастин понял, с кем имеет дело.

Однако в ней было что-то удивительно стихийное и естественное. Ничего заученного или вычурного. Ее склоненный затылок напоминал стебель цветка, который клонится под тяжестью своей красоты. Грант перекинулся с Мередит парой словечек во время одной из скучных речей: те одна за другой раздавались с трибуны, и после каждой присутствующие послушно аплодировали. В какой-то момент он неожиданно для себя самого произнес эту странную фразу:

– А как же любовь?

Девушка тут же повернулась к нему и в упор посмотрела темно-карими глазами. В свете люстр в них плясали крохотные огоньки – и Грант подумал о каштанах, которые жарятся на огне.

– Любовь? В этом зале ее нет. Лишь тщеславие, честолюбие, зависть и ненависть.

– Тогда что же вы здесь делаете?

– Изучаю, чтобы узнать в тот день, когда с этим встречусь.

Ответив, Мередит переключила внимание на трибуну. В это самое мгновение – Грант хорошо это помнил – он и запал на нее. В конце вечера, сам себе удивляясь, он незаметно передал ей свой телефонный номер. Девушка взяла карточку, зажав ее между указательным и средним пальцем правой руки, а затем неуловимым движением легко провела по щеке Гранта кончиком пальца, закончив движение почти у его губ. Он счел это прикосновение эротичнее любой ласки.

Мередит позвонила две недели спустя. К тому времени Грант окончательно убедился, что она не позвонит, и решился выяснить у старого скряги имя женщины, сопровождавшей его в тот вечер. Грант и сейчас вспоминал единственные слова, которые она произнесла:

– «Виллард Интерконтинентал». Сегодня вечером. В двадцать три часа. Это будет стоить пять тысяч долларов.

– Какой номер комнаты? – спросил он в ответ.

* * *

Оторвав взгляд от окна, Огастин повернулся к Джею:

– Сейчас час ночи, там десять вечера. Я хочу, чтобы через два часа все были готовы. Вылетаем еще до рассвета.

* * *

Когда шерифу Бернду Крюгеру позвонили, он занимался кормлением орлов – ровно в 21.53, как он укажет позже в своем докладе. Его старый «Джи-эм-си» был припаркован на поросшей травой обочине Миллер-роуд, в открытом багажнике лежали кусочки курятины в вакуумной упаковке. Бернд Крюгер размахивался и кидал их через забор на влажный луг, и орлы, собравшиеся вокруг на высоких деревьях, пикировали вниз в свете фар – вжжжж, – хватали кусочки курятины на бреющем полете, выставив когти вперед, словно нажимали на педаль тормоза, и – хоп! Быстро снова взлетали на самые верхние ветки.

Величественные. Царственные. Великолепные. Невзирая на дождь.

Орлы лысые и орлы королевские.

На острове была самая большая популяция орлов на всем архипелаге, а значит, и во всем штате. Здешние орлы жили парами; они соединялись на всю жизнь.

«В сущности, как и большинство человеческих созданий до недавнего времени, – мысленно признал Крюгер. – Пока развод не стал таким же обычным делом, как переезд или покупка новой машины». Он и сам был в разводе: его жена умирала со скуки на острове и вернулась в Сакраменто, где выросла. Крюгер покачал головой, и с козырька его бейсболки сорвались брызги воды. А вот орлам на дождь наплевать.

Но не его жене. Именно из-за него она и вернулась в Калифорнию. Из всех причин отъезда, соперничавших за первую строчку в рейтинге и даже помогавших друг другу, именно эта вода, непрерывно падающая в неба, и поставила окончательную точку в их отношениях. Эти тучи, цепляющиеся за горы о́строва, пронизанные холодным свинцово-серым светом, эта вода, которая обволакивала, осаждалась, капала с покрытых мхом крыш, с деревьев, журчала в канавах и заставляла выходить из берегов реки в глубине леса. Сколько раз жена ему говорила – с упреком, словно он виноват и в этом тоже, – что ей кажется, «будто вся эта вода течет ей прямо на голову». Под глазами у нее постоянно залегали темные круги, волосы были грязными, изо рта одновременно с утренним кофе несло бурбоном.