– Мне… мне снились кое-какие сны, – прошептал он. – Мне кажется, Элис в беде. Думаю, ей нужна помощь.

– Сны… да… мы знаем… про сны. Ты… и есть тот… кого он… ищет.

Теперь Чарли был виден лишь затылок Марлоу, стоящего в одной перепачканной спальной рубашке и взволнованно переступавшего с ноги на ногу.

– Ближе… дитя… ближе… положи руки… на наше лицо… не бойся.

– Мар! – воскликнул Чарли. – Не думаю, что это хорошая идея.

– Все хорошо, Чарли. Он не навредит мне.

Свободной рукой в перчатке Комако прикоснулась к запястью Чарли. Кончики ее пальцев были прохладными, легкими.

– Так он общается понятнее всего, Чарли. Это не опасно.

Она закрыла глаза, как будто прислушиваясь к голосам у себя в голове.

– Он знает, почему мы здесь. Он знает, зачем мы пришли.

И тут маленький мальчик встал на носки и осторожно обхватил руками лицо глифика, потонувшее в разросшемся голубом сиянии, которое постепенно заполнило все пространство, придавая всему жутковатый вид, как будто они находились под водой. Чарли узнал это сияние; он видел его в поезде.

В глазах Комако отразилось изумление. Оскар перестал хныкать и уставился на глифика, приоткрыв нежные бледные губы. Воцарилась тишина. Затем свет начал усиливаться, пока не стал нестерпимым для глаз, и им пришлось отвернуться. Даже прищурившись, Чарли понял, что что-то не так. Марлоу напрягся и замер; и вдруг, не издав ни звука, всем телом подался назад, словно в агонии.

– Марлоу? – закричал Чарли, ослепленный ярким светом. – Марлоу!

Или, по крайней мере, попытался крикнуть; слова либо совсем не вылетали из горла, либо были вялыми, ослабленными, лишенными всякого смысла. Все двигалось невероятно медленно. Чарли медленно повернул свое залитое голубым сиянием лицо. Медленно поднял голубую руку. Медленно сжал голубые корни.

А затем так же внезапно, как и появилось, сияние вспыхнуло и исчезло; все погрузилось в абсолютную тьму, и в их глазах лишь горели пятна вспышки. Марлоу рухнул на землю, освобожденный от удерживающих его чар. Чарли попытался вырваться, подойти к мальчику, но не смог даже пошевелиться – ему лишь сильнее сдавило грудь. Однако зрение наконец вернулось; он увидел, что окружающие глифика корни сворачиваются и втягиваются обратно в землю. Существо подняло лицо и сердито посмотрело на них своими желтыми глазами.

– Ребенок… может пройти… – послышалось в глухом гуле. – Но вы… остальные… хотите задать… слишком много… вопросов…

Чарли почувствовал, как корни вокруг груди сжимаются. Легкие горели огнем. Тут из туннеля, по которому они пришли, донесся какой-то шум. Глаза Чарли слезились, все вокруг расплывалось. Но он все же заметил, как корни содрогнулись, содрогнулись от движения позади них чего-то крупного, и некто сильный раздвинул сдавливающие его корни.

Это оказался великан Оскара.

Он спокойно ходил среди них, по одному вырывая их из хватки глифика, и на плечах относил в сторону. Корни дергались, цеплялись за него так, что великану приходилось методично обрывать их, словно снимая случайно прилипшие к одежде нитки. Корней было слишком много.

Освободившись, Чарли увидел, что Марлоу поднялся на ноги.

– Пожалуйста, отпусти моих друзей, – хрипло сказал ребенок. – Пожалуйста. Ты обещал.

Наступила пауза; на мгновение Чарли испугался, что глифик нападет и на Марлоу; но затем с тихим шуршащим звуком корни один за другим втянулись в щели стен и пола, уползая обратно в темноту. Глифик же поднимался вверх вместе с извивающимся клубком корней, пока не пропал из виду; и тогда Чарли накрыла последняя волна усталости. Он задохнулся и, не удержавшись на ногах, рухнул на землю.

Встав на четвереньки, он поднял лицо. Остальные уже возвращались в туннель, перекатываясь, перелезая через корни и хрипло переговариваясь. Комако держалась за горло. Рибс стала видимой. Свет фонаря плясал, отражаясь от каменных стен. Но Марлоу не двигался; он стоял в оцепенении, безвольно свесив по бокам свои маленькие руки.

Чарли неровной походкой подошел к мальчику:

– Что случилось, Мар? Что он обещал?

Мальчик перевел на него блеснувшие в темноте туннеля глаза.

– Я… я видел Элис, – пробормотал он. – Паук… он показал мне…

– Что? Она в опасности.

– О, Чарли. Мы все в опасности, – сказал мальчик.

Чарли поднял его и понес на руках обратно по узкому проходу, открывшемуся среди обвалившихся камней. Так они прошли к склепу с черепами монахов и вновь оказались в естественной темноте настоящей ночи.

Генри Бергаст закрыл свой журнал, протер кончик пера и откинулся на спинку кресла. За окном его кабинета сгущалась ночь.

«Итак, они отправились на остров. Пожалуй, это не совсем плохо, – размышлял он. – У них будут вопросы, на которые он сможет ответить». Потерев глаза, он кивнул. Огонь за каминной решеткой почти погас, а газовые рожки отбрасывали на стены странные короны света. В клетке, переставляя ноги на жердочке, щелкнула клювом костяная птица.

Он открыл ящик стола, достал бумажный свиток и разгладил его. Круги и линии, накладывающиеся друг на друга, стрелки, пометки, сделанные его собственным паучьим почерком. Это была копия огромного полотна, написанного тушью на стене. Работа всей его жизни: карта, которую он составлял тридцать пять лет. Карта мира по ту сторону орсина.

Время поджимало. Он забросил свои эксперименты, уже начал было опасаться, что поиски другра закончатся полным провалом. Но тут после стольких лет глифик обнаружил мальчика, и Генри Бергаст понял, что этот ребенок будет полезен – более чем полезен: он поможет ему, слабому и жалкому Генри Бергасту, осуществить задуманную цель.

Рассмотрев копию карты, он свернул ее, положил в ящик и запер его.

– Бэйли, – позвал он властным тоном.

Появился слуга с бесстрастным вытянутым лицом и блестящими умными глазами.

– Да, сэр?

– Наши недавние гости, новые мальчики. Вы знаете их в лицо?

– Да, сэр.

Не вставая с кресла, Бергаст повернулся и посмотрел на собственное отражение в окне. Глаза его скрывала темнота.

– Приведите их ко мне, – сказало отражение.

25. Ночные создания и другие печали

Создание было бледным, безволосым, с длинными зубами, острыми, как кинжал. Оно стояло в открытой двери совершенно неподвижно, словно глиняная фигурка. Двигались только его глаза, разглядывавшие что-то в окутавшем Уоппинг ночном тумане.

Ноги его были босы, но в трущобах, где на улицах часто валялись полураздетые тела, а живых людей часто принимали за мертвых, это не казалось чем-то примечательным. Поношенные брюки из грубой ткани, рубашка без воротника и серое, забрызганное грязью джентльменское пальто делали его похожим на любого бедолагу, переживающего трудные времена. Рот странного существа терялся во тьме, терялся полностью; однако от него исходила аура абсолютного спокойствия, никак не соответствующая образу падшего или обездоленного. Он ни в чем не нуждался. Позади повисла на петлях сломанная дверь; из-за стула наполовину виднелись треснувшие очки в проволочной оправе и вытянутая рука Рэтклиффа Фэнга, кровь которого черным воском застыла на полу.

Лич уже собирался уйти, но остановился, чтобы поднять упавшую с головы трупа старую потрепанную шляпу-котелок. Повертев ее с жуткой деликатностью, будто в задумчивости, он уверенно надел ее на голову, вышел в туманную ночь и повернул на север. Несмотря на туман, он шагал по грязи и канавам нечистот быстро и решительно, время от времени останавливаясь и плавно пригибаясь, чтобы понюхать воздух, а затем снова выпрямлялся и шел дальше. Все это время он пытался что-то вспомнить, что-то важное, но не мог.

«Джейкоб, – думал он. – Джейкоб, Джейкоб, Джейкоб, Джейкоб…»

Воздух изменился; лич достиг шумной темноты Хай-стрит в Уайтчепеле. Здесь сливались и смешивались различные запахи: вонь немытых тел, гниющей пищи, шкур животных и экскрементов. Существу пришлось поднять лицо и медленно повертеться, принюхиваясь; но в конце концов лич почуял его – поднимающийся, как взметнувшаяся над оркестром высокая нота, – запах того, кого послали его найти. Повернув на восток, лич проскользнул между запряженных лошадьми экипажей и прохожих, в тумане напоминающих призраков.

Над дверями пабов висели древние засаленные фонари, едва освещавшие улицу, и лич скользил в темноте подобно струйке дыма. На дальней стороне Коммершиал-стрит он свернул на север и двинулся по глубокому переулку с арками и обшарпанными кирпичными стенами, прокладывая путь мимо спящих в дверных проемах нищих.

Потом лич свернул на восток, затем на север, прошел по проходам, переулкам, аллеям и через дворы и наконец остановился в клубах медленно дрейфующего тумана. В дверной арке спал