Маргарет почувствовала, как к ее щекам приливает кровь.

– Подробности мне неизвестны, – продолжила Сьюзен Кроули, поплотнее закутавшись в шаль. – Это началось задолго до моего приезда в Карндейл. Доктор Бергаст посылал таланты через орсин. В другой мир. На протяжении нескольких лет. Создавал карту. В своих личных целях. Началось все с того, что с помощью бедняги глифика он приоткрыл орсин настолько, чтобы через него могли пройти таланты. В его распоряжении появилось нечто, какой-то предмет, позволявший им проникать в иной мир и возвращаться.

Но однажды один ребенок не вернулся. Пропал. И загадочный артефакт тоже был потерян. В том мире что-то нарушилось, что-то пробудилось. Оно выследило талант и пожрало его, прежде чем…

– Другр, – прошептала Маргарет.

Молодая швея подняла испуганные глаза, сверкнувшие в пламени свечи, и кивнула.

– Но эксперименты на этом не прекратились, – продолжила она. – А стали еще опаснее. Доктор Бергаст хотел найти потерянный за орсином артефакт. Если бы он попал в руки другра…

Она вздрогнула.

– Но без него таланты, которые он посылал, возвращались больными, или состарившимися, или… изуродованными. А другр становился все сильнее. В конце концов, после исчезновения Джейкоба, доктор Бергаст прекратил поиски. Сдался.

До Маргарет уже много лет доходили слухи об экспериментах, но она отказывалась им верить. Она вдруг почувствовала глубокий стыд.

– Из-за Джейкоба?

– Из-за ребенка. – Сьюзен Кроули сжала губы. – Это самая ужасная часть истории. Последними талантами, которых доктор Бергаст отослал на ту сторону, были родители мальчика. Девушка оказалась беременной, хотя перед отправкой еще не знала об этом. Она родила, находясь в том мире.

– Прошу прощения, – прервала ее Маргарет. – На каком месяце она была? Сколько они там пробыли?

– Ах. Вы должны знать, миссис Харрогейт, что время там течет иначе. Там есть долины и реки, где оно полностью замедляется, и холмы, где оно ускоряется, – лицо Сьюзен Кроули помрачнело. – Джейкоб Марбер нашел их вскоре после родов и убил, а ребенка забрал. Через орсин он перенес его обратно в разрушенный храм в Карндейле. Это ведь единственный проход между мирами. Глифик открыл его. Джейкоб, по всей видимости, намеревался украсть мальчика, но ему помешал доктор Бергаст.

Маргарет не отрывала взгляда от лица бывшей кормилицы, до сих пор пребывая в потрясении:

– Так Марлоу родился… по ту сторону орсина?

– В мире мертвых. Да.

Маргарет недоверчиво покачала головой. Однако она понимала, что, несмотря на все странности, рассказ Сьюзен Кроули правдив. Она не лгала. Неудивительно, что Бергаст так заинтересовался Марлоу. Неудивительно, что его талант был настолько причудлив, настолько непохож на таланты других. Неудивительно, что за мальчиком охотились Джейкоб и другр.

Это было что-то совершенно новое.

Наступила тишина. Сьюзен Кроули понизила голос:

– Не знаю, что из этого правда, но все то время, что я была в Карндейле, мне казалось, что Генри Бергаст таит в глубине души обиду и недовольство. Когда я размышляю над тем, что он сделал: подчинил себе глифика, закрыл орсин, – то говорю себе, что если кто-то и может найти способ уничтожить другра, то только он.

Маргарет крепче сжала свою сумочку:

– Его до сих пор одолевают какие-то мрачные чувства.

– Он не изменился?

– Только в худшую сторону. До сих пор одержим другром. Возможно, даже больше, чем раньше. Я боюсь, что он предаст себя, предаст Карндейл, разрушит все, что построил, лишь бы уничтожить его.

– Для него все перечисленное не имеет значения. По крайней мере, для того Генри Бергаста, которого я знала.

Женщина сделала паузу.

– Но ведь это дело всей его жизни.

– Нет, миссис Харрогейт. Дело всей его жизни ждет его в другом мире. Для нас же всех будет лучше, если глифик будет уничтожен, а орсин – запечатан навсегда.

– Это возможно?

Взгляд бывшей кормилицы ожесточился.

– Нет, пока жив доктор Бергаст. Он никогда не допустит этого. О да, он желает быть хорошим. И он на самом деле хороший, лучше всех нас. Он противостоял другру дольше, чем это мог бы сделать любой другой человек. Но уже в начале своего пути он начал забывать, что есть добро, а что есть зло. Для него всегда был важен конечный результат, а средства не имели значения. Помню, как он стоял над колыбелью, глядя на ребенка как на кусок мяса. Будто видел в нем какую-то пользу. Но я… Я поклялась беречь этого мальчика… – Голос ее сорвался.

– И потому я сейчас здесь, мисс Кроули, – сказала миссис Харрогейт. – Чтобы вы могли сдержать клятву.

– Что я могу сделать?

– Однажды старый талант из Карндейла кое-что вам доверил. Когда вас нашли, они были у вас на шее.

Сьюзен Кроули обняла себя своими большими руками и немного посидела, склонив голову, как бы обдумывая все сказанное, а затем поднялась и прошла в заднюю комнату. Вернулась она с намотанным на костяшки пальцев кожаным шнуром.

– Вы имеете в виду это? – сказала она, раскрывая кулак.

При виде клависов Маргарет накрыла холодная волна тошноты, она задрожала всем телом. По форме они напоминали два древних тяжелых ключа, почерневших, словно когда-то обуглившихся в огне. Мисс Куик, окинув их взглядом, тоже заметно вздрогнула, как будто от них исходило тяжелое зловоние или некая сила, которая действовала на нее сильнее, чем на Маргарет. «Это к лучшему», – подумала миссис Харрогейт. Сьюзен Кроули же обращалась с ними абсолютно спокойно, как с обычными ключами, словно не ощущала в них никакой силы.

Воспользовавшись носовым платком, Маргарет быстро подняла клависы со стола, потянув за кожаный шнур так, чтобы не задеть их. А потом, спрятав их в платок, свернула его вчетверо и положила в сумочку.

– Даже представить не могу, к какому замку они подойдут, – произнесла Сьюзен Кроули. – Такие странные штуковины.

– Действительно, – сказала Маргарет, поднимаясь на ноги.

У двери Сьюзен Кроули застенчиво прикрыла шалью шрамы на ключицах.

– Миссис Харрогейт, прошу вас, расскажите что-нибудь о мальчике. Ему ведь уже восемь?

Они стояли в дверном проеме, повернувшись спиной к окутанному туманом переулку. Миссис Харрогейт чувствовала, как тяжелые клависы тянут ее сумочку к земле.

– Да, примерно восемь, – кивнула она.

– Я с трудом его представляю. Какого он роста? Волосы по-прежнему черные?

– Да, конечно, черные.

– Скажите, он хороший мальчик?

Маргарет посмотрела на мисс Куик. Позади них сквозь густой ночной туман просвечивали ореолы желтых газовых фонарей на улицах Уайтчепела, между которыми двигались призрачные фигуры.

– Очень. Лучше не бывает, – уверенно ответила она.

Глаза сыщицы засияли при воспоминании о ребенке. На мгновение ее жесткие черты лица смягчились, отразив давнюю, ничем не омраченную любовь.

24. Паук

Казалось, никто не замечал, что Оскар Чековиш до ужаса боится оставаться один. Возможно, потому, что рядом с ним постоянно находился Лименион, его «мясной великан», так что со стороны мальчика никак нельзя было назвать одиноким.

Поэтому, несмотря на свой страх перед Пауком, в ту ночь, когда остальные выскользнули в холодный коридор, чтобы отправиться на остров, Оскар вместе со своим великаном пошел с ними. Свечи в настенных канделябрах не горели, мисс Дэйвеншоу уже закончила обход и удалилась в свою спальню.

Оскар был довольно невысоким для своих тринадцати лет мальчиком с округлыми плечами и пухлыми руками. Он казался совершенно бесцветным. У него были тонкие светло-белые, как у седого старика, волосы, закрывавшие его уши, лоб, и большие доверчивые глаза, излучающие страх.

Лименион был его постоянным спутником, его настоящим другом. Он был рядом, сколько Оскар себя помнил, – крепкий, тихий, настороженный и верный. Мальчик мог сотворить его из любого найденного в придорожной канаве мертвого животного и даже из кусков мяса в лавке мясника; он мог создавать и растворять его по первому желанию, но всякий раз из влажной плоти и из сухожилий постепенно формировался тот же самый Лименион, его единственный верный друг.

Великану, как и Оскару, понравились новые воспитанники. «Но им через многое довелось пройти», – предупредил он мальчика – беззвучно, в его сознании лишь промелькнули слова.

– Надеюсь, мы им тоже понравились, – прошептал Оскар.

И он правда искренне на это надеялся, хотя прекрасно понимал, как большинство людей относится к Лимениону – отвратительно пахнущему, до странности покорному, копирующему каждый жест Оскара, слово он был его тенью во плоти. И это еще если не знать, каким он становится в ярости, когда разгорается гнев самого Оскара.