– Я не фашист, – сказал я, – не националист,не демократ, не аристократ, не теократ, не плутократ, не периэк, не роялист, непротестант… Я вообще вне партий, как и положено президенту. Мне это легко,потому что все эти партии – партии прошлого, партии первобытно-общинного ираннефеодального строя. Я не интересуюсь антиквариатом. Сейчас новые партииразве что у глобалистов и антиглобалистов, да еще вышли на мировую сценупассионарные ветви ислама. Так что я, как человек вне партий, поступаю так, какправильно, а не по партийному уставу. Сами видите, в стране чрезвычайнаяситуация. При чрезвычайных ситуациях не срабатывают обычные меры, разве невидите их беспомощность? В чрезвычайных ситуациях нужны и меры чрезвычайные.

Кто-то выкрикнул:

– А где гарантии, что эти чрезвычайные меры не станутобычными?

Шум усилился, выкрики, аплодисменты.

Я вскинул руку, шум чуть утих, я сказал громко:

– Если в такой же чрезвычайной ситуации сумел взятьвласть в руки Сулла, почистить Рим, а потом оставить трон, то почему не могуя?.. Мне есть что терять, в отличие от Суллы, который потерял бы только имя. Япотеряю еще и уважение коллег как ученый!.. Я потеряю ваше уважение, дорогиедрузья. Вам в это трудно поверить, но вашим мнением я дорожу больше, чеммнением о себе президентов других стран. Президенты приходят и уходят, как уйдуи я, но вы… вы остаетесь всегда.

Замешательство, я ухитрился в один флакон упаковатьснотворное и слабительное, диктаторские полномочия Суллы и лесть в их адрес,будущей элиты страны и всего мира, но первым все же опомнился, к сожалению, рыжеволосый.Он толкнул локтем соседа, крупного рыхлого парня, похожего на Новодворского,тот вздрогнул, прокричал:

– Да у него мания величия!

Рыжеволосый крикнул:

– Сулла из Мытищ!

Справа и слева от него прокричали:

– Как же, откажется!

– То Сулла, а то наш президент!

– Еще ни один генсек не отказывался!

Я выждал, взглянул на бледного ректора, тот вскочил изамахал обеими руками. Шум начал стихать, я заговорил, не дожидаясь, когдаумолкнут последние крики:

– Я ведь пришел к вам. Пришел и объясняю. Меня поймут,я знаю, самые стоящие из вас, а не самые видные, заметные, лезущие во все дыркии на все должности. Мне важно, чтобы меня поняли именно стоящие, а не заметные.А остальные… Сказку о равенстве оставим в прошлом веке, вы хорошо знаете, чтоесть такие дубы, что ничем их не изменишь. Их большинство. К сожалению,недостаток ума у них компенсируется лужеными глотками и острыми локтями… Вы всеувидите, что после завершения чрезвычайных мер вернемся к строгой законности.Но все-таки приведем ее в соответствие с реалиями, а не с мечтами французскихпросветителей!.. вы будете участвовать в этом процессе. Я имею в виду –создание новой системы ценностей. Старая, увы, устарела, как милый бабушкинграммофон – красиво, но долби-стерео с шестиканальным звуком все же лучше. Мирменяется не просто быстро, а стремительно, а нас принуждают следовать по пути,который наметили люди, не знавшие даже, что Земля круглая!

– При чем здесь астрономия?

Я вскинул руку, останавливая шум, сказал громко:

– У вас молодые незашоренные мозги. Вы – первоепоколение, родившееся после тоталитарного режима. У вас нет звериной ненавистик коммунизму, как у ваших настрадавшихся отцов и матерей. Вы можете бесстрастнооценивать любые партии, течения, религии…

Шум умолк, любая аудитория охотно слушает, когда ей льстят,рядом со мной топтался ректор, взволнованно сопел, время от времениприсаживался, снова вставал и смотрел в зал взором Торквемады: всех вижу,крикунов распну, вы у меня попляшете, я же продолжил:

– С незашоренными мозгами вы поймете, что именносейчас, ужесточая власть и правление, я спасаю подлинную демократию!..

Из зала выкрикнули:

– Подлинная – это фашизм?

Я покачал головой:

– Отвечаю для простых душ: самый серьезный ущербдемократии наносят не фашисты или националисты, как об этом кричат дурачки, ате враги, которые доводят идеи демократии до абсурда. Я говорю ополиткорректности. При тоталитарной власти у человека, несогласного с режимом,есть только две возможности: воспротивиться и угодить в лагеря либоэмигрировать. Но в России еще при царе нашли третий путь! Здесь все указанияправительства начали выполнять с таким рвением и такими перехлестами, что сразустановилась видна непроходимая дурь правящего режима. Как в последнем случаеборьбы с пьянством, когда по всей громадной стране вырубили все виноградники…Давайте скажем честно, политкорректность всех достала. Достала, по лицам вижу!Сторонники тоталитарных режимов хохочут над нами и потирают руки, а демократамвсе труднее находить доводы, чтобы защищать ту откровенную дурь, в которую мызабрели. А защищать приходится, ведь политкорректность – это логическоеразвитие идей демократии.

Шум утих сам по себе, по залу перестали двигаться отдельныеличности, которых я по старой терминологии называл поджигателями войны, сейчася видел огромное тело с тысячами лиц. Все смотрят и слушают настороженно, ещене верят, но уже слушают, такого им еще никто не говорил, такого они вообщениоткуда не слышали, молодые мозги жадно набрасываются на интеллектуальнуюпищу, вгрызаются, пробуют на вкус, одновременно проверяя на калорийность иядовитость.

– Демократию погубит политкорректность, – сказал ягромче, закрепляя позиции, – сами разбирайтесь, кто ее больше продвигает:враги демократии или просто дураки, повторяющие за врагами красивые лозунги, нополиткорректность рушит общество. Если хотим остаться демократами вдемократическом обществе, мы должны встряхнуться. Подтянуться. Демократияпрогнила… нет, не сама по себе, а из-за умело вброшенного какой-то сволочью тезисао политкорректности. Сама по себе демократия – крепкий и быстроходный корабль,надо только периодически чистить от налипших ракушек. Ракушки опасны не тем,что замедляют ход корабля и утяжеляют, они разрушают днище. Незаметно, снизу,потихоньку, из-под воды, корабль вроде бы еще на плаву, но уже обречен… мы ещеуспеваем почиститься! Возможно, успеваем.

– Почиститься, – выкрикнул тот же голос, –это массовые расстрелы?

– Как вам жаждется расстрелов, – упрекнуля. – Конечно же, расстрелы – самое простое решение, но в нашем сложномобществе простота хуже воровства. Чиститься придется во всем, начиная сидеологии, а заканчивая уже…

– Расстрелами?

Они смотрели требовательно, я сказал тяжелым голосом, изовсех сил старался, чтобы он не дрогнул, чтобы в нем звучала твердость,непреклонность, решимость идти по выбранной дороге до конца, идти, несмотря нина что, ибо, когда человек смертельно болен, когда врачи от него отказываются,он должен либо умереть, либо… бороться сам: