– Да сколько их там? – спросил ябезнадежно. – Капля в море.

– Я говорю не про отдельных студентов, – пояснилон. – Там целые группки сидят обособленно. У меня глаз наметан, я сразумогу отличить анархистов, монархистов, большевиков, маоистов… а теперь еще иантиглобалистов насобачился вычленять! Так вот заметно, что в аудитории немалогруппок, что воспрянули как раз, когда вы заговорили об укреплении власти. Обужесточении. И вообще возликовали, когда заговорили о проскрипционных списках…

Я огрызнулся:

– Я не упомянул даже!

– Ну, бросьте. Сулла и проскрипционные списки –синонимы. Это те ребята, что давно требуют жестких мер. В молодости многиервутся спасать Россию, это как раз те люди. Так что, возвращаясь к баранам,могу заверить, что демонстрации не будет.

– Почему?

– Будет сорвана самими же студентами. Общечеловековбольше, но государственники сплоченнее, злее, у них есть идея, а уобщечеловеков только желание усидеть на месте и удержать нахапанное. Илиприобретенное. Понятно, кто в таких условиях побеждает.

Машина вошла в крутой поворот, на такой скорости меня прижалок стенке, кровь прилила к одной половинке мозга, в черепе зашумело, для меня итакой вот поворот – как центрифуга для космонавта, я выждал, когда просветлеетв глазах, проворчал:

– Будем надеяться. Если выйдут на улицы, я вас первогоповешу. Сулла я или не Сулла?

На заседание правительства заглянул Громов, выразилудивление, что я настолько чужд и даже оскорбительно равнодушен к армии, дажене посетил крупнейшие за последние семь лет маневры. Новодворский довольноулыбался: любой нормальный человек должен бояться армии и ненавидеть ее всемифибрами души, а демократ еще и постараться разрушать ее всеми доступнымиметодами.

Громов тут же отбыл, его визит был заранее оговорен, а сомной связывался несколько раз по закрытой от подслушивания линии, но и тампроизносил обычные слова, так что, если чужая суперсистема по раскодированию исумеет перевести электромагнитные волны в связную речь, все равно фиг узнает. Яже по интонации и отдельным словам, о которых договорились, уже знал, чтозавтра заканчиваются сами маневры, послезавтра пьянка с иностраннымигенералами, а еще через день, когда все разъедутся, начнем операцию, болееважную для России, чем Куликовская, Бородинская и даже Сталинградская, вместевзятые.

Меня трясло, поворот слишком крут, я не спал ночами, передглазами мелькающие лица, в глазах удивление, в черепе шум голосов, выкрики,вопли, вопросы, вопросы… На свою сторону удалось перетащить Каганова и Убийло,с нами также Забайкалец, министр финансов, министр экономики и министр иностранныхдел – крайне важные фигуры, они должны быть не просто хорошими работниками, нои верить в то, что защищают, чью политику проводят и чьи интересы отстаивают.

Однако Агутин, Шандырин, Башмет – не хотелось бы ихоставлять на чужой стороне, а эта сторона, надо сказать прямо, уже чужая.Единственный, кого я даже не думал перетаскивать на сторону ужесточения власти,это Шустряк – министр культуры. Этот самовлюбленный клоун, ежедневновыступающий по телевидению с собственным шоу, популярным у тинейджеров, не то«Кто плюнет дальше», не то «Кто поскользнется на банановой корке смешнее», могстать министром культуры только в нашей растерянной стране, что металась изстороны в сторону в поисках нового пути. Мне он достался от предшественника, яего не снимал, какая страна, такая и культура, а он счастливо защищал идеалыдемократии, как он полагал, на самом деле разлагая все вокруг себя…

Машина въехала в блестящий вымытый дождем Кремль, дождьполивал всю ночь, вокруг как в бане, туман поднимается из щелей между булыжниками,словно дым на сцене вокруг нашего министра культуры, свет фар увязает в плотнойбелой мгле всего в двух десятках шагов.

Блестящие булыжники похожи на гигантскую «черепаху»,составленную из щитов римских легионеров. Капельки влаги разве что не кипят наих чуть-чуть горбатых спинках, воздух сырой, солнечные лучи так же увязают там,в верхних слоях, как здесь фары.

Крамар слегка поклонился, отвечая на мой кивок, снова яощутил, как его цепкие глаза прощупывают меня всего, роются в бумажнике, дажепоходя меряют пульс.

– Все в порядке, ребята, – ответил я бодро. –Еще рано готовить пушечный лафет.

Ксения уже на месте, в помещении дразнящий аромат кофе. Онавстала при моем приближении, шутливо напряглась, выпячивая грудь и втягивая ибез того плоский живот, однако в глазах появилась тревога, взгляд стал почтииспуганным.

– Что-нибудь надо, господин президент?

– Спасибо, я скажу, – ответил я.

– Плохо выглядите, господин президент, –проговорила она наконец. – Черные мешки под глазами, глазные яблоки как уДракулы… Столько сосудов вдрызг! Всю ночь пьянствовали? Да еще с непотребнымидевками?

– Да где они, потребные? – ответил я. – Чтоесть, то и гребешь. Голова трещит, ничего не помню.

– Хотя бы раз на свои развраты пригласили, –вздохнула она. И добавила сладеньким голоском: – Я бы вам утром все припомнила!

– Не сомневаюсь, – ответил я. – Отказников небыло?

– Все подтвердили, что прибудут вовремя. А чегомандражируете, Дмитрий Дмитриевич? Очень важное заседание?

– Очень, – ответил я.

Лопатками я чувствовал ее вопрошающий взгляд, но плотнозакрыл за собой дверь, сердце стучит часто, как у бегуна на финишной прямой,кровь шумит в ушах.

Даже не представляет, насколько важное. Дальше тянутьнельзя, операция «Сулла» начинается сегодня ночью. Но в нашем мире всевзаимосвязано: нельзя быть автократом в одном деле и прекраснодушным либераломв другом. Если оставить все как есть, за нашу операцию сожрут всю Россию, тоесть заставят каяться, как уже успешно проделала чужая агентура, навязываярусским чувство вины, в то время как юсовцам прививали чувство вечныхпобедителей, как в прошлом: Германию это они разгромили, так и в будущем весьмир станет американским!

Сегодня – момент истины.

Плечи зябко передернулись, я подошел к окну, показалось, чтоночь еще не кончилась. Белая тьма, странный плотный туман, смутно проступаютпризрачные стены ближайших строений. Все отсырело, в белесости висят мутныеоранжевые шары, лампочки на столбах горят, словно ночью, мир нереален,непривычен, сейчас бы здесь появиться призракам из других миров или же тенямдавно умерших защитников Кремля…

Толстое панорамное стекло отделяет от сырости, однако язябко поежился, мы наполовину из чуйств, я вот сейчас ощущаю, как влажнеет моярубашка, легкие наполняются туманом, от пола тянет холодом и сыростью мелкихлуж. На волосах, на ресницах, даже на умеренно волосатых руках блестяткрохотнейшие жемчужинки.