Убийло ввернул:

– То есть верить зеленой лампе в семафоре или жеидущему навстречу локомотиву?

– Совершенно верно, – согласился я. – То естьвступать ли с этим локомотивом в переговоры, попытаться наладить с нимконсенсус, компромисс?

Агутин пробурчал:

– Без проблем у нас только с проблемами. Находясь вздравом уме и некоторой памяти, предлагаю вернуться в реальный мир, мы жеполитики! Если даже наш пьяненький и косорукенький видит, что это два разныхмира: один – в котором живем, другой – что на самом деле, то мы уж тем болеедолжны… разве не так? Кобызы живут в реальном мире, бьют нас тоже в реальном.

– А мы мечтатели, – сказал Кагановязвительно. – Зато какие!

– Ничего, – сказал Убийло, – есть и у нас ещепорох в пороховницах, ягоды в ягодицах и влага во… гм… Ксюши здесь нет?

– Все равно помалкивай, – предостерегКаганов. – Не видишь, начинается борьба за возрождение России? Значит,начнут сажать. Сперва посадят, потом объяснят за что.

Убийло удивился:

– А зачем? Любого можно посадить, ничего не объясняя.Каждый ведь понимает, что за его делы можно дать не меньше чем лет десятьстрогой отсидки! А то и усекновение головы с конфискацией.

Они снова зубоскалили, в нынешнем мире, страшащемся решений,зубоскальство или даже остроумие заменяет просто умие. Остроумие подразумеваеткак бы, что оно – непременная грань великого и острого ума, хотя остроумиезиждется совсем на других принципах, на детских разоблачениях, что мама,оказывается, тоже какает. Остроумие заполонило мир, оно блестит и сверкает,редко кто поймет, что остроумие – признак бессилия и трусливенькое желаниеотсидеться в норке, ничего не решать, однако при этом можно выглядеть умным идаже чистеньким.

Я помалкивал, давая им возможность блистать и сверкать, какбенгальские огни, я-то знаю, что цель этого совещания – пустить дымовую завесудля иностранных спецслужб. Кто-то уже донес, скорее всего – Новодворский, что унас появилась смутная тревога насчет активности кобызов, теперь в странах НАТОотдельно отслеживают эту ситуацию, как мы реагируем дальше, как будутразвиваться события. И пусть видят, что реагируем привычно по-русски: стыдливо,стараясь ни в коем случае не задеть малые нации, ведь мы – великие, значит,должны всем уступать и все отдавать, вплоть до своих земель. А если кто иначинает бурчать, то на него дружно набрасываются демократы: как не стыдно, акак же благородные принципы, а как же общечеловечность…

Я кашлянул, чувствуя, что пора и мне что-то сказать, а токак-то странно ведет себя президент, вопрос-то очень важный, сказал тягостнымголосом:

– Высокая нравственность… высокая нравственностьпогубит мир. В смысле, нынешнюю цивилизацию.

Новодворский спросил живо:

– Под цивилизацией понимаете только западную?

– Ее, родимую, – ответил я еще тягостнее. –Пока она, придерживаясь высоких принципов, старается пальчик чужому неприщемить, даже гомосека не вешает, вообще стесняется называть его гомосеком,то менее щепетильные цивилизации ставят этих нравственных в любую позу.

– Менее щепетильные – это ислам?

– Не только. Все, кто не стесняется пользоватьсяударами в спину и ниже пояса. Мы стесняемся, потому нас и бьют. Высокая нравственностьдолжна включать в себя право и на безнравственность… или хотя бы набезнравственные поступки.

Убийло хохотнул:

– Загнул наш господин президент, без поллитры неразогнешь!

– Да все просто, – возразил Павлов. – Покаугроза невелика, можно смотреть, как на детские шалости. Если слишком серьезно,можно погрозить пальчиком. Даже отшлепать, но не сильно. Но сейчас, когда этоуже не ребенок, а подросток с нацеленным в тебя автоматом… как в таком случае?

– Кобызы, – сказал вдруг Убийло оченьсерьезно, – это не подросток, а здоровенный дядя, что уже достает из-запазухи огромный нож. Надо стрелять первым, пока успеваем… Что скажете, ДмитрийДмитриевич?

– Не высокая нравственность погубит мир, –поправил я. – Это я не совсем точно выразился. Высокая спасет, губитпреждевременно высокая!.. Нельзя, чтобы одни придерживались высокой, а другиепозволяли себе… все.

Агутин отмахнулся:

– Да пусть позволяют. Лишь бы их отстреливали тут же, ане грозили пальчиком.

– Вот-вот, – сказал я. – Давайте попробуемопределиться. Что-то я из ваших речей понял только, что бабы в Сандунах толще,чем в Мытищах. Зато в Митищах более обученные… Так, Николай Степанович? Да нестесняйтесь, не краснейте, я не все слышал, только самую малость… В общем,кобызы попробовали воспользоваться прорехами в нашем законодательстве. Так? Поэтим нелепым законам, подчеркиваю – юридическим! – мы должны отдать всюнашу землю, сами вырыть себе могилы, лечь да еще и постараться засыпаться,чтобы им не утруждаться. Такие вот мы интеллигентные, деликатные, добрые!.. Но,кроме юридических, есть и другие законы. К примеру, закон выживания кудадревнее. И выше его ничего нет. Полагаю, что все-таки не станем сами ложиться вмогилу, куда нас подталкивают. И не отдадим своих земель, ибо это – залог жизнинаших детей! А жизнеспособнее кобызы или русские – проявится в том, как мырешим эту проблему. Именно мы, именно сейчас.

– Стрелять, – сказал Забайкалец. – Но куда,Дмитрий Дмитриевич, стрелять?

– В сердце, – ответил я. – А контрольный – вголову.

Снова шуточки, однако Новодворский и Окунев насторожились,даже обменялись быстрыми заговорщицкими взглядами. Я продолжал выглядетьобеспокоенным, но не слишком, мол, у нас масса других дел, более неотложных,более острых, что нужно решать немедленно, в то время как проблема кобызовначнет обостряться разве что в конце срока следующего президента.

Новодворский ахнул чуточку громче, чем требовалось длястопроцентной искренности:

– Как?.. Применить военную силу против кобызов? Но это же…это же дичайшее нарушение прав и свобод!.. Еще Сергей Адамович Ковалев,спаситель России, говорил, что так поступать негуманно, Запад нас не поймет,Запад нас осудит, а Штаты так и вовсе накажут…

– Не будем бежать впереди паровоза, – сказаля. – Если в США, что требует во всем мире гуманизма, существует смертнаяказнь в виде электрического стула, газовых камер или удушения, то почему мыпытаемся преступников карать укоризненным покачиванием головы?.. Если СШАпреспокойно бомбит страны на другом конце планеты, «защищая свои интересы», топочему мы не вольны разбираться со своими внутренними проблемами, как… считаемправильно?

Новодворский вскрикнул:

– Это что же, у нас диктатура? Сергей Адамович Ковалев,спаситель нации, указывает, что диктатура – это преступление противамериканского народа, против американских прав и свобод во всем мире! А этогодопускать нельзя, ибо США – сверкающий меч правосудия, мира и гуманности вовсем мире.