– Здравствуйте, Вадим Германович! Как же я по вас повсем соскучился!..

Карашахин прислушался к крохотному приемнику в ухе, сказал:«Хорошо», – и повернулся ко мне:

– Господин президент, студенты уже переполнилиаудиторию. А с коллегами, вероятно, лучше после выступления…

Я сказал Томилину:

– Ведите, дорогой мой. А потом, если нам позволят,посидим в вашей ректорской, где я бывал… гм… бывал.

Томилин засмущался, старческое лицо ухитрилось покраснеть,словно у пойманного с папиросой школьника.

– Ох, Дмитрий Дмитриевич, такие времена были! Но вывсегда были нашей звездой.

– А строгачи на доске?

Он покачал головой:

– Звезды, Дмитрий Дмитриевич, иной раз вообще вылетаютс треском. А середнячки всегда получают дипломы скромно и тихо.

Поднимаясь по шатким ступенькам, на ремонт нет денег, яуслышал далекий мерный гул. Так негромко грохочет море, где нет бури, все тихо,но остается ощущение нечеловеческой мощи, земля подрагивает, а воздух натянут,как шкура на барабане.

Зал открылся огромный, но теперь он не выглядел таким ужколоссальным, я уже насмотрелся на необъятные аудитории в США, Англии, Франции,даже в некоторых провинциальных университетах аудитории по размерам почти неуступают Лужникам. Мой же МГУ теперь просто один из университетов, где самаяреволюционная молодежь, самая бескорыстная, самая радикальная, настроенная нарешительные перемены, при каком бы строе ни жили и в каких бы молочных реках никупались. И, конечно же, где очень не любят власть. Любую.

Кроме власти доводов.

Я вскинул руки, как рок-певец, широко улыбнулся и сразуподошел к микрофону. Ректор и профессура суетливо толпились у стола, не зная,можно ли рассаживаться в присутствии высокого гостя или же ринуться следом.

– Здравствуйте, – сказал я, обращаясь каудитории, – здравствуй, племя молодое, незнакомое… Мои студенты уже упорхнули,многие в аспирантуре, многие остепенились, двое в академиках. Для вас же я одиниз бывших… И все-таки вы все – мои, а я – ваш. Университетская семья –особенное. Нас можно узнавать даже на улице, мы отличаемся, скажем честно, отпростых людей, даже если эти люди – олигархи или еще выше – поп-исполнители.

В зале сдержанно засмеялись, лесть нравится всем, я сказалгромче:

– У вас немало своих проблем, одна из них – обнищаниеуниверситета, мизерная стипендия. Увы, я не могу обещать ее повысить. Неоткудаповышать! Не обещаю в кратчайшие сроки сменить устаревшее оборудование насуперновое. Ничего не обещаю из материального, все кричат «дай», не понимая,что для этого надо отнять у другого. Нельзя никому больше иначе, чем раздетьсоседа. Брать неоткуда… Однако у меня есть что сказать. Именно вам, ибо вы –будущее!

Даже на лице Томилина, ректора, промелькнуло выражение, чтоэто он уже слышал еще со времен, когда Адам объяснял своим детям основыэкономики, по эту сторону ворот рая. Я поскипал треть речи, сказал безперехода:

– А сейчас скажу вам первым, ибо вы – наиболееталантливая и понимающая часть всей страны… В нашей политике намечается резкийповорот. Нельзя обществу выжить, если его члены свои интересы ставят вышеинтересов государства, в котором живут. Его затопчут более мелкие, чьи гражданесумели свои личные интересы подчинить интересам страны… Это не значит, чтостали винтиками гигантской машины, но все-таки, когда интересы личности игосударства сталкиваются, то интересам государства отдается предпочтение…

В передних рядом звонкий голос выкрикнул:

– Но там отдают добровольно!

Ректор дернулся, привстал, выискивая грозным взоромнарушителя. Я придержал его за плечо, усадил.

– Да, – ответил я, – на высоком уровнепассионарности это так. Но мы сейчас…

– В заднице! – выкрикнул другой голос.

В зале сдержанно посмеялись.

Я кивнул:

– На строгом академическом языке это называется нижнейфазой. Но смысл тот же. Вы знаете историю, Россия не всегда бывала на пикепассионарности, это невозможно. Ни для одной страны, ни для одного народа. Заисключением, разумеется, евреев, но они сумели создать для себя условия, когдапросто не могут выйти из пассионарного состояния. На его пике малые отрядызахватывали целые страны, как отряды Кортеса или Ермака, но в нижней фазе такиестраны гибнут… если правитель не поддерживает активность страны строгимизаконами и контролем за их соблюдением. Вы знаете, что в Средневековье и дажепозже наша Россия была помельче как по территории, так и по населению, чемгрозные в те времена Польша, Швеция, Испания или Португалия! Но у них взлетыбыли только на пиках пассионарности, в России же установилась твердая власть,что в периоды вялости и упадка духа заставляла делать через «не могу», «нехочу» и «хочу полежать, побалдеть»!..

Второй голос, рядом с первым, выкрикнул:

– Это к чему такая преамбула? Ожидается возврат ксталинизму?

Вокруг захлопали, там тесная сплоченная группа, чем-тонеуловимо отличаются от остальных студентов. Лица веселые, дерзкие, глазаумные, люблю таких ребят, но сейчас, похоже, именно им и придется ломатьхребты. Еще не ощутили гибельность балдения, им вся студенческая жизнь видитсясплошной веселой попойкой. Но в этой аудитории есть и те, кто не балдеет и неувязает в попойках, пашет и пашет, а потом эти весельчаки будут у этого магнатагнуть спины на мелких работах, а он будет трахать их жен, восполняя недобранноев студенческие годы.

– Надо вылезать из ямы, – сказал я. –Предыдущее правительство замедлило сползание на самое дно, но не остановило. Мывсего лишь тонем чуть медленнее, у нас это почему-то расценивается как успех.Но чтобы вылезти из ямы… или хотя бы начать вылезать, надо собраться с силами.Это означает, увы, укрепление власти. Увы, потому что я всегда боролся противвсякой власти, мне она ненавистна, но я понимаю, что власть надо употреблять,чтобы образумить не только капризничающего ребенка, но и капризничающие группынаселения. Да, временно будет ужесточение… Это как при пожаре или спасательныхработах, когда не очень-то смотрят, чтобы не помять платье спасаемой женщины. Ине разбирают, за что ухватили выволакиваемого из воды человека. Вы умные люди,надеюсь, поняли, что я хотел сказать?

Тот же парень в переднем ряду, явно заводила или даже лидеродной из группировок, прокричал:

– Вы фашист?

Я вздохнул, здесь не журналисты, что хоть и наглый поданности народ, но все же облекает провокационные вопросы в более обтекаемуюформу, здесь рубят сплеча, это молодежь, надо отвечать в их же духе. По крайнеймере, стараться.

– Так вы фашист? – повторил рыжеволосый громче.

Все понятно, сам точно так же заорал бы в праведном гневе насволочь, посмевшую присвоить себе диктаторские полномочия, повернуть развитиестраны взад, отобрать с таким трудом достигнутые свободы.