«магией кулака».

И врезал по Рахту еще раз. Чтоб детей не обижал.

– Теперь, – сказал дядя Витя, откручивая крышку фляжки, – самое время узнать, что за загадочный благодетель у этих недовоинов.

Мы склонились над окровавленным лицом Рахта.

– О… – Засмеялся тот, выплевывая красные пузырьки… – Вы даже не представляете.

– Ой, да пофиг, – сказал я. – Дядя Витя, давай просто их вышвырнем.

И в этот момент у меня завибрировал телефон. Пришла эсэмэска от Сени.

Дима, меня будут бить возле Шара. Помаги.

И снова – час от часу не легче! Однако… Какого корфого?

* * *

Вечерело. Сеня стоял посреди площади Мира и смотрел на Шар. В костюмчике. Аккуратный, как кукла-мальчик в витрине магазина. Но, как всегда, с синяками.

– Почему ты не позвал меня помочь с детской площадкой твоего отца? – спросил Сеня, увидев меня, каким-то новым, изменившимся голосом. Хриплым и взрослым.

– Эм… Сень? Кто тебя бить-то будет?

– Почему, Дим? – В глазах его читалась невыносимая печаль. Что произошло?

– Ну… Не знаю, – сказал я. – Прости.

– Я наблюдал за вами. Всю ночь… А потом видел твоих родителей. Они у тебя потрясающие.

– Сеня, что происходит? Что ты тут делаешь? И кто тебя бить-то собрался?

Сеня повернулся ко мне. В его глазах отражался Шар.

– Ты, Дима. Ты меня будешь бить.

– За что? Я не такой, как твой отец…

– О, да. Не такой, – Сеня подошел ко мне ближе и сказал почти шепотом, – как минимум, ты не строил Башню шесть тысяч лет назад.

– Что…?

И внутри меня все перевернулось. А потом стало на свои места.

Это Сеня написал Тетрадь. Это он подкинул ее в лечебнице. Это он позвал нас вызвать демона. Это он дорисовал Стэнли. Он призвал его, а потом ходил со Светой ночью возле школы. Это он…

Это он консультировал Шигира Рахта.

– Когда-то я был Любимцем Шара. Чувствовал каждого Минувшего, словно они были частью меня. Тогда я называл их пушистиками, даже если тело их покрывала твердая чешуя. Говорил с ними… И творил удивительную магию! Представляешь: однажды я засмотрелся на чудесный пейзаж, и вокруг меня выросли деревья, каких еще не видывал мир, – Сеня грустно улыбнулся и посмотрел на Шар. – Я любил своих отца и мать. Мы были счастливой семьей. Такой же, как твоя семья, Дима. А потом мама погибла… И отец начал сходить с ума. Он стал бояться ночи. Темноты. Своей тени.

Сеня сжал кулаки.

– К нему явились Безымянные, и он с утра до вечера бормотал имена корфов, цель которых – избавить мир от свечения Шара. Я больше не мог находиться рядом с ними.

– С ними?

– И с отцом, и с Шаром. Я дал себе клятву, что то, что случилось с моими родителями, не повторится больше ни с кем. Потом отца убили… – Сеня проглотил последнее слово, и продолжил, сделав глубокий вдох. – Шайка агрессивных храмовников и крестьян. И я воззвал к Рахинду, о котором знал все, потому что слушал, что говорил отец, запертый в своей Башне. Я отдал себя в руки Рахинда, – теперь Сеня скривился.

– Сеня, ты…

– Сениамон мое имя. Мне больше пяти тысяч лет. И я самый одинокий человек в мире. Тогда я не смог погасить Шар до конца, он все еще горел, хотя никто, кроме меня, этого не видел. Потому Безымянные и не явились. Но этого мне было достаточно. Я лишил и себя, и мир, связи с ним. И за то мне досталось проклятие – вечная жизнь.

Сеня присел на корточки.

– В этом веке я познакомился с тобой. И понял, что твоя любовь к Шару снова пробудит его к жизни. Я решил действовать, чтобы этого не случилось. Обучил Шигира Рахта и его шайку всем их знаниям, а дух отца нашептал им необходимость реконструировать дом… Я написал Тетрадь, вложив в нее все свои знания, и подкинул ее тебе.

– Сеня, я… Я не знаю что сказать. Ты ни в чем не виноват.

Вдруг Сеня вскочил и с полными слезами глазами посмотрел на меня.

– Это я себя бил, а не отец! Я! Я бил себя за то, что чувствовал вину перед тобой – перед твоим умением прощать всех и вся! Ты, Дима, только притворяешься язвой, но внутри ты… – Сеня успокоился. – Ты самый достойный человек из всех, кого я знал в своей жизни. Ты – настоящий Любимец Шара. А вовсе не я. Сегодня – мой единственный шанс попросить прощения.

– Как? – Только и смог вымолвить я.

– Ты и сам догадываешься, как. Мир стал прекраснее. Но и опаснее. В этом Рахт был прав. Хоть и двигала им исключительно жажда власти. Если бы Безымянные сели на трон, такие, как Рахт нашли бы свое пристанище. Однако… Но Шар не разбирает магию на добрую и злую. Он просто светит. Как солнце, что порой сжигает поля пшеницы. Кто-то должен помочь ему… Помочь людям. Кто-то должен слиться со светом его, и успокаивать полные ярости сердца. Свет Шара должен обрести бога.

– Где же нам найти бога? – тупо спросил я.

– Люди – и есть боги. Люди – властители чувств. Ты только теперь это понял?

– Сеня… – Уже стал догадываться я.

– Растворившись в Шаре, я помогу ему стать заботливее. А тебе предстоит стать великим Любимцем. И вместе – только вместе! – мы облачим Орвандию в счастье. Прощай, Дима. Ты был моим другом. И останешься им навсегда.

Он поднял руки, и Шар стал поглощать его. Под звуки ночного Бьенфорда, под мои неуклюжие попытки сделать хоть что-нибудь.

Последним, что Шар поглотил, была улыбка Сени. Улыбка самого старого из моих друзей. И самого несчастного. Я ничего не выдавил из себя. Положил рядом с Шаром Тетрадь без Гоблинов, и ушел, и споткнулся сотню раз, потому что раз за разом оглядывался.

Но в конце концов не выдержал, сел прямо на брусчатке, и позвонил Роме.

– Ну? – Недовольно сказал он.

– Ромыч… Ромыч!..

– Да лан, все в порядке. Я не обижаюсь.

– Ромыч!

– Да что?!

– Я вот тебе позвонил.

– Я знаю, – усмехнулся тот. – Вовремя, кстати. Мне скучно. Может, сходим куда? Только не в лечебницу. И, так и быть, не в Башню. О! Можно в кино! Только давай возле моего дома, а не твоего. Ок?

– Давай, – сказал я, глядя издалека на Тетрадь и мысленно прощаясь с ней навсегда. Я знал: тот, кто ее найдет, найдет для себя нечто важное, и вряд ли это будет какая-то чертовщина. Скорее всего, что-то светлое. И доброе. Такое, каким стал