экзотический Восток. Пленных женщин покупают и продают. Вопрос только в цене, — конечно, я болтал эту чепуху, чтобы хоть как-то её отвлечь от состояния подавленности, в которой, без сомнения, она находилась. Возможно, мне это удалось.

— Ты шутишь? — обескуражено спросила Надэж.

— Да нет же, — хотя мне уже самому начал казаться нереальностью способ, с помощью которого удалось попасть к девушке.

— Выиграл в покер право провести ночь с тобой. Но только одну. Ты оказалась слишком дорогой. Поэтому больше одной ночи не разыгрывалось, — я пытался сохранить серьёзный тон.

— Это же варварство! Что здесь творится! Я предчувствовала плохое, однако, чтобы такое! — секундная пауза. — Викто́р, как ты на это согласился? — её голос стал возмущённым.

— Местные обычаи и нравы диктуют свои законы, — смиренно произнёс я, но долго не мог сдерживаться и натужено рассмеялся.

С её стороны молчание, потом Надэж стукнула меня кулачками по груди.

— Ты разыграл меня? Да? — выдохнула она возмущённо.

— Ну не совсем. Мне, действительно, позволили с тобой встретиться. И я, действительно, выиграл эту возможность, — прозвучал мой ответ уже серьёзным тоном.

— Выиграл возможность… — тихо и как-то отстранённо повторила Надэж.

Её лица было не видно — только моя фантазия, выхватывая силуэт из темноты, рисовала её образ. Наверное, она смотрела в сторону. Я выпустил девушку из рук… Как тогда — год назад, когда она металась по комнате в неистовом желании покинуть остров. В доме, которого уже нет. Вот и сейчас я выпустил её из рук. Она отошла от меня и села на лавку. Я устроился рядом.

— Так что же случилось? — задал вопрос.

Немного помолчав, она ответила:

— Меня задержали около дома, когда я возвращалась из госпиталя. Весь день здесь продержали, — возникла пауза.

— За что? — вынужден был я спросить. Чувствовалось, что она не хочет говорить на эту тему. Но в тоже время Надэж понимала, что обязана рассказать человеку, прорвавшемуся к ней таким чудесным образом, свою историю. Мне казалось, что моя парижанка закрыла глаза. Помолчав немного, и, откинувшись на стену, она продолжила, наверное, уже не в первый раз монотонным голосом свой рассказ:

— В последнее время у нас Жоржем не ладилось. Он нервничал, скандалил. Ему хотелось покинуть Мальту и вернуться назад во Францию. Я уже втянулась в эту жизнь: работа в госпитале, скудные пайки, перебои с водой. Даже эти бомбёжки, — наверное, она усмехнулась. — Но вокруг тебя люди. Они страдают, боятся, грустят. Любят, наконец. Бросить их? Уйти в сторону? Вернуться? Куда? К немцам в оккупированную зону? Или к вишистам в свободную зону? Я познакомилась с Найдин. Она помогала мне, как могла. Однако Жорж всё твердил и твердил, что надо бежать отсюда, что дипломату работать портовым рабочим несправедливо, что его место в Париже или Виши. Мне это надоело. Я кричала на него, мы ссорились. Соседи это слышали. Так мы достигли какой-то точки в наших взаимоотношениях. И случилось неизбежное: он исчез. Однажды я вернулась с ночного дежурства и не обнаружила ни его вещей, ни наших денег, ни его самого. Я сделала вид, что ничего не произошло. Но полиция заинтересовалась этим случаем. Они начали розыск… — Надэж встала, подошла к столику около стены. Судя по звукам, она сделала пару глотков из какой-то жестянки, потом вернулась на место. — Меня вызывали на допросы. Оказалось, что ни в одном из списков пассажиров отходящих судов его фамилия не значилась. Среди погибших его также не нашли. С меня начали требовать признание, что я случайно убила его в семейной ссоре. Требовали, чтобы показала, куда дела труп. В конечном итоге я не выдержала. Испугавшись ареста и суда, я малодушно сбежала. Меня приютила у себя Найдин. Она же помогла мне устроиться медсестрой в другой госпиталь. Назвалась другим именем. Всем говорила, что мои документы пропали во время бомбёжки…

— Значит, всё-таки это была ты? — перебив её, глухо произнёс я. — Значит, это мне не привиделось? — мои широко открытые глаза, не мигая, смотрели в пустоту.

— Может быть, нам всем всё это привиделось? — неопределенно ответила она. Её безразличный голос из темноты невольно заставлял меня поверить в нереальность происходящего. Голос из ниоткуда продолжил: — Нам всё это снится. Студентка из Парижа, моряк из Нанта. Моряк вернулся из конвоя — лотереи смерти. Студентка полгода скрывалась в подземельях госпиталей с маской на лице. Теперь они встретились в мальтийской тюрьме. Чем закончится этот сон? — она помолчала немного. — Как думаешь, это закончится, как страшный сон?

Я не ответил. Мне нечего было сказать. Зачем я пришёл? Как я могу помочь ей? Приободрить? Глупость. Ответ стучал в голове: по-другому не могу, ведь у меня остаётся надежда: «Я счастливчик». Это должно сработать.

— Я вытащу тебя отсюда, — она не видела в темноте, как я, наклонившись вперёд, стучал себя кулаками по лбу: «Я счастливчик! Я счастливчик!»

По ощущениям, наверное, было около пяти утра — восход. Меня сейчас выведут из камеры. Парижанка исчезнет из моей жизни. И для неё начнётся страшный сон без пробуждения. Я твердил про себя как заклинание: «Я счастливчик! Я счастливчик! Хорошие люди не должны страдать!» Со стороны, особенно сейчас, это могло показаться смешной глупостью, но не мне и не тогда. В то время можно было полагаться на чудеса и глупости: только они нас спасали. Мы услышали вой сирен воздушной тревоги.

— Налёт, — безразлично произнесла Надэж.

— Налёт, — нервно выдохнул я, вскочил со скамейки и подскочил на ощупь к столику. Я помнил по предыдущему своему посещению камеры об этом практически единственном элементе скудного интерьера помещения, не считая лавки, подвешенной к стене. Ножки грубо сколоченного стола были зацементированы в пол. Подскочив к столику, я начал отрывать доски столешницы. Получалось у меня это плохо.

— Помоги мне! — крикнул я Надэж.

— Что ты делаешь? — она подошла ко мне.

— Не спрашивай. Тяни, — совместными усилиями нам удалось, наконец, оторвать одну доску.

— Зачем она нам? — прозвучал следующий полный скепсиса вопрос от Надэж. — Мы будем делать подкоп, как Монте-Кристо? За оставшиеся несколько минут?

— Что-нибудь придумаем, — заверил я её, засунув доску в скобу ручки входной двери, таким образом заблокировав её: дверь открывалась наружу.

— И что дальше? Теперь они не смогут сюда войти? — наверно, она грустно