смотрела на моё приспособление. — Но всё равно спасибо. Пока они будут ломать твой засов, я здесь буду не одна ещё несколько минут.

Зачем я это сделал? Мне и самому до сих пор не понятно. Возможно, это было мальчишество, попытка отдалить приход неизбежного. Но неизбежное пришло. За дверью раздались шаги, скрип поворачиваемого ключа. Дверь не открылась. Снаружи раздалось чертыханье. Несколько рывков, но доска крепко держала напор дежурного. Ругань, удары по двери. Тщетно, она не поддавалась. Мы стояли, прижавшись друг к другу и превратившись в слух. Дежурный затопал от нашей камеры.

— Сэр! Сэр! Проснитесь, сэр! — очевидно, он пошёл будить Канинхена. — Дверь заклинило.

Я резко выдернул свой импровизированный засов, приоткрыл дверь и выглянул в коридор — никого: дежурный вошёл в комнату сублейтенанта. «Давай, счастливчик!» — крикнул я себе, схватил за руку Надэж, и мы осторожно прошмыгнули по коридору мимо комнаты Канинхена (не к месту мелькнуло воспоминание из детства: игры в жандармов и воров в двориках старого Нанта). Какую-то секунду я видел солдата, трясущего за плечо спящего за столом сублейтенанта. Ещё секунда — и перед нами выходная дверь из отдела. Я дёрнул засов, и мы оказались на свободе. Заметили ли наше исчезновение? Сейчас это неважно — надо бежать. Благодаря бомбёжке (какая игра слов!) людей на городских тропах не было. И мы бежали. Куда? Такого вопроса перед нами не стояло.

Через четверть часа мы стояли перед домом «Святой Николай».

— Что будем делать? — задыхаясь, спросила Надэж.

— Давай в квартиру! — я потащил её в дом, и вскоре мы уже были в квартире. Я не успел её втащить в свою комнатку, как тут же крикнул: — Тащи ножницы и мешок!

Она стояла столбом, не понимая, что от неё хотят. Я повторил. На этот раз она вышла из оцепенения и, отряхивая юбку, отправилась в свою комнату. Тем временем я вытащил из шкафа штаны, рубашку и куртку. Через минуту Надэж вернулась в мою комнату и недоумённо протягивала мне ножницы и мешок.

Я покачал головой и кивнул на одежду сына Ставроса, лежавшую на кровати.

— Переодевайся. А ножницами укоротим рукава и штанины. В мешок положим твоё сестринское платье.

— Переодеваться? Здесь? В это? — парижанка поморщилась. — Но…

Она не успела договорить, как я её перебил:

— Переодевайся немедленно! Они могут идти за нами по пятам!

Думаю, что на Надеж мой довод не произвёл никакого впечатления.

— Не могу так. Во-первых, выйди, пожалуйста. Во-вторых, нужна вода: всё-таки целую ночь провела в тюрьме, в-третьих…

Я схватился за голову: это было выше моих сил. Бросившись к кровати, запихнул одежду в мешок, схватил свёрток с продпайком. Вспомнил о своей куртке и кепке, засунул и их в котомку. Посмотрел на Надэж: она стояла, хлопая глазами.

— Деньги, документы какие-нибудь у тебя остались? — крикнул я.

Где-то недалеко ухнул взрыв. Девушка вздрогнула. «Хорошо, что идёт бомбёжка — вряд ли нас кто-то сейчас ищет», — невольно подумалось. Странная штука — война. Иногда благодаришь налёт за уединение, которое он даёт. Никогда бы не подумал. Надэж несколько секунд пыталась понять, что от неё требуется, потом кинулась в туалетную комнату и вскоре вернулась с паспортом и несколькими банкнотами.

— Вот, — она протянула мне бумаги, — прятала под плитками.

— Спрячь, — мазнул я рукой. — Нельзя здесь больше находиться. Переоденешься где-нибудь в развалинах. Бежим!

— В развалинах?.. — она не успела договорить, как я рванул её за руку, и мы побежали к выходу.

Не прошло и минуты, а наши ноги уже перепрыгивали через куски камней от разрушенных стен на городской тропе, ведущей к порту. Наконец, увидев подходящий остов дома с зияющей дырой вместо двери, я крикнул:

— Туда, — и кинулся к пролому.

Надэж даже не бежала — она волочилась за мной на трясущихся ногах. Войдя внутрь дома, точнее говоря, в кирпичную коробку из четырёх стен без крыши, парижанка тут же села на обломок каменной плиты.

— Переодевайся. У нас нет времени, — я торопливо сунул ей мешок с одеждой.

Она тяжело дышала после нашей гонки, иногда мотая головой из стороны в сторону. Наконец, Надэж восстановила дыхание и могла говорить.

— Зачем? Нас всё равно поймают, — её карие глаза смотрели на меня устало и равнодушно.

— Не поймают. Ты уплывёшь в Тулон, — я начал деловито вытаскивать из мешка одежду.

— Викто́р, какой Тулон? Не фантазируй, — она продолжала неподвижно сидеть.

— В порту стоит пароход с интернированными французами из Бейрута. У них что-то с двигателем. После ремонта у нас они уходят в Тулон. Давай вставай! В моей одежде ты проникнешь на пароход, — начал я излагать свой безумный план. Но он был единственный.

Надэж обречённо смотрела на рубашку и брюки в моих руках. Подхватив её за локти, поставил женщину на ноги, вложив ей в руки одежду.

— Одевайся, а я пока расскажу тебе, что будем делать, — я смотрел на неё.

— Отвернись, — тихо сказала девушка.

Я повернулся к ней спиной и продолжил:

— Ты должна под видом моего помощника пройти вместе со мной на судно. Мы выдадим себя за механиков. Надеюсь, там будет кто-нибудь из знакомых, и нас пропустят. Потом ты останешься там.

— Механик? — буркнула она за моей спиной. — Взгляни на меня.

Я инстинктивно обернулся и тут же получил по лицу платьем.

— Идиот! — раздался её крик: она была в одной сорочке. Но мой неджентльменский поступок расшевелил Надэж. — Куда ты смотришь, осёл?

— Сама попросила, — недовольно пожал я плечами.

— Ты просто осёл! — был её негодующий ответ, но дело с переодеванием у неё теперь пошло гораздо быстрее.

И через минуту она скомандовала:

— Теперь можешь смотреть, — недовольно добавив: — Всё равно осёл.

Передо мной стоял смешной подросток в мешковатых куртке с рукавами, болтающимися ниже колен, и штанах, съёжившимися огромными складками по всей длине. Я не удержался от улыбки.

— И что здесь смешного? — её глаза ожили. — Я не клоунесса, между прочим.

— Ничего. Но насчёт клоунессы неплохая идея, — на моих губах появилась ухмылка.

— У тебя очень противная