В районе порта раздался взрыв. Этот грохот быстро прекратил наши пререкания, напомнив, где мы находимся. Схватив ножницы, я начал отрезать лишнее от рукавов, затем перешёл к штанинам. Сделав дело, отошёл на шаг назад полюбоваться работой: теперь всё в порядке. Широкая куртка (не по сезону, конечно) неплохо скрывала её фигуру. Последняя деталь — моя кепка. Надэж убрала волосы под кепку и натянула козырёк на лоб, но всё равно милое личико выглядывало из-под головного убора.

— Кое-чего не хватает. Не думаешь?

Мой взгляд блуждал вокруг, пока не наткнулся на пару головешек. Схватился за одну из них, ладонь стала чёрной от обугленной древесины. Надэж не успела ничего понять, как я быстрым движением вытер свою руку об её лицо.

— Ты что делаешь? — она удивлённо приоткрыла рот. Мои действия были столь неожиданны для неё, что Надэж не успела даже возмутиться, что было бы столь естественным для неё.

— Теперь ты точно похожа на чумазого моториста, — я удовлетворённо улыбнулся.

Пока Надэж раздумывала, как ей реагировать на происходящее, я засунул её униформу медсестры в мешок. Проделав превращение утончённой парижанки в портового рабочего, нервная лихорадка, охватившая меня, начала отступать. Но успокаиваться было ещё рано: налёт продолжался. Мы видели столбы от взрывов, поднимавшиеся в разных районах города. Окружавший меня мир напоминал апокалипсис: кругом разрушенные здания, горы обломков, через которые ты карабкаешься, вой сирен и гул бомбардировщиков, наполняющие уже не воздух, а самого тебя. В этом аду осталась у тебя только твоя спутница. Тебя охватывает юношеское возбуждение: ты должен спасти её. Возможно, адреналин в крови стирает естественное чувство страха. Ты начинаешь думать о том, кто доверился тебе, забывая о себе. И мы бежали, карабкались, прыгали, приближаясь к порту. В моей голове стучала только одна мысль: я молился, чтобы боши не тронули пароход с интернированными французами…

Уже потом, по прошествии многих лет, память иногда возвращалась к этому моменту. Мораль должна любому внушать чувство стыда за такие мысли: мне была безразлична возможная участь моих соотечественников, находившихся на судне. Я знал, что англичане запретили высадку пассажиров на берег, поэтому при попадании бомбы судно пойдёт на дно вместе со всеми людьми. Однако меня волновала судьба только парохода. Он должен уцелеть только для того, чтобы увезти во Францию Надэж. Жизни же интернированных вишистов не имели никакой ценности в моих глазах. Но они же были французами! Как получилось, что между мной и страной выросла такая пропасть? Кто в этом был виноват? Десятки миллионов моих земляков или я? Логика давала однозначный ответ, поэтому думать об этом не хотелось… даже потом…

Но сейчас мы бежали к порту, к последнему шансу для Надэж. Наконец, перед нами показались осыпавшиеся в море стены фортов. За одной из кучей битого кирпича мы и устроились пережидать налёт фашистской авиации. К падающим на голову бомбам привыкнуть нельзя. Они всегда будут внушать тебе ужас, но ощущать страх ты будешь по-разному. Это был тот редкий случай, когда я чувствовал себя сильнее машины смерти: Надэж уткнулась лицом в моё плечо, держа меня за руку, другой я прижимал её к себе. В эти минуты я чувствовал себя настоящим героем. Это чувство — награда выше всех орденов Республики. Мне казалось, что я прикрыл её собой, и с ней ничего не случится. Глупые мальчишеские иллюзии. Но, вспоминая о них, счастливо улыбаешься.

Вскоре боши, сопровождаемые огнём зениток, убрались в сторону моря, через несколько минут и Надэж отстранилась от меня. Герой превратился в обычного матроса. Она выдохнула:

— Всё, — её круглые глаза смотрели в мои. — Что дальше?

Что дальше? Глядя на неё, на мгновение я забылся, но тут же встряхнул головой.

— Сиди здесь, — мой деловитый тон должен был успокоить её. — Мне надо проверить обстановку.

— Хорошо, — она кивнула с видом дисциплинированного бойца.

Я вылез из-за нашего укрытия и направился к причалу, где должен был находиться французский пароход. Перекрестившись, я вышел на причал. И облегчённо выдохнул: судно стояло около берега невредимым. Более того, с корабля спускался трап, рядом переминался караул из нескольких британских солдат. Вскоре они уже принимали трап, повесив потом на него запретительную верёвку — вековые британские традиции: что-то создать, чтобы это тут же торжественно запретить.

На моё счастье, среди постовых были знакомые. Наклеив на лицо раздражённую гримасу, я подошёл к ним, поздоровался и завёл разговор, полный недовольства, по поводу очередной нудной, но срочной работы на судне — проверки уплотнителей масляной цистерны («Даже переодеться не успел», — показал на свою гражданскую одежду). Узнав, что караул сменится через полчаса, а пароход покинет гавань около полудня, я пообещал вернуться с помощником. Солдаты равнодушно отнеслись к моим заботам и планам. Постояв с ними для приличия ещё несколько минут, я направился назад.

Надэж ждала меня на нашем месте. Она неподвижно сидела на обломке стены, потупив взгляд и сцепив пальцы рук. Я кинулся к ней, схватил за руку. Девушка подняла на меня глаза из-под кепки. Судя по взгляду, она ожидала плохих вестей, но я ободряюще улыбнулся ей.

— Всё отлично! Пароход на месте. Ты мой помощник, — я кивнул на мешок. — Несёшь инструмент.

— Не очень-то моё платье похоже на инструмент, — она с сомнением посмотрела на поклажу.

— Ты очень наблюдательна, — поморщился я и, взяв несколько кусков битого кирпича, затолкал в котомку. Как мне казалось, это должно было создавать иллюзию тяжести и жёсткости нашей ноши.

— Ты испачкаешь платье, — тихо и как-то отчуждённо произнесла Надэж.

«О чём это она?» — я вскинул на неё глаза. Моя спутница уставилась, не мигая, на мешок. «Совсем сникла, — подумал я, — надо бы её растормошить». Но потом решил не делать этого. Может быть, в этом потерянном состоянии ей будет проще пройти со мной через пост караульных.

— Пойдём, Надэж, — подал ей мешок.

Моя спутница вздрогнула.

— Да, конечно, — взяла котомку и встала.

Мы отправились к судну. Теперь моё настроение резко изменилось. Меня начал бить нервный озноб. Причина была проста: я боялся. Меня охватил страх. Ещё полчаса назад на нас падали бомбы, и это не внушило мне такого панического ужаса, который я испытывал сейчас: нас заподозрят, схватят, и