Известно, что по сути своей призраки не злы; многие из насдаже слышали рассказы о призраках, которые помогали людям: привидение велелотете Клариссе не лететь самолетом или предупредило бабушку Вик быстрей идтидомой, потому что там пожар. Мама рассказывала мне, что одного ее близкогодруга в больничной палате после сильного сердечного приступа посетил ИисусХристос. Иисус открыл дверь палаты интенсивной терапии, в которой лежал Эмиль,и спросил, как тот себя чувствует. Эмиль сказал, что боится умереть, и спросил,пришел ли Иисус за ним. “Пока еще нет, – ответил Иисус, небрежно прислонившиськ косяку. – У тебя еще шесть лет. Успокойся”. И исчез. Эмиль поправился. Этобыло в 1953 году. Эту историю я слышал от мамы примерно в 1957-м. Эмиль умер в1959-м – ровно через шесть лет после того сердечного приступа.

Я сам в своей работе привлек к делу “доброго призрака”: вконце “Противостояния” Ник Эндрос, персонаж, ранее погибший во время взрыва,возвращается, чтобы подсказать полоумному, но доброму Тому Каллену, какпозаботиться о герое романа Стю Редмене, который заболел пневмонией. Но дляцелей романа ужасов призрак должен быть злым, и в результате мы сноваоказываемся в знакомом месте: наблюдаем конфликт между Аполлоном и Дионисием ивыслеживаем мутанта.

В. “Истории с привидениями” Дона Уондерли приглашают к себечетверо стариков, называющих себя Клубом Чепухи. Пятый член клуба, дядюшкаДона, умер – по-видимому, от сердечного приступа – на приеме, устроенном вчесть загадочной актрисы Энн-Вероники Мур. Когда дело касается любой хорошейготики, излагать сюжет за пределами основной завязки будет нечестно – непотому, что опытный читатель найдет в сюжете много нового (это было бы удивительнов свете стремления Страуба слить воедино как можно больше классическихэлементов историй о призраках), а потому, что простой пересказ сюжета любойготической книги выглядит нелепо сложным и вымученным. В готических романахсюжет, как правило, переусложнен, и успех или неуспех книги зависит отспособности автора заставить читателя поверить в образы и почувствоватьнастроение. Это Страубу удается превосходно, и механизм романа работает ровно(хотя это исключительно громкий механизм; как уже отмечалось, это одна из самыхпривлекательных черт готики – она ЧЕРТОВСКИ ГРОМКАЯ!). Стиль прекрасно выверени уравновешен.

Завязки уже достаточно, чтобы определить конфликт “Истории спривидениями”: это такое же отчетливое столкновение аполлониева и дионисиева начал,как в “Докторе Джекиле и мистере Хайде” Стивенсона, и моральные установки, какпринято в жанре ужасов, строго реакционны. Его политические взгляды – этовзгляды четверых стариков, образующих Клуб Чепухи: Сиэрс Джеймс и Джон Джеффри– убежденные республиканцы, Льюису Бенедикту принадлежит участок леса, которыйвполне мог бы быть средневековым поместьем, и хотя нам говорят, что Рики Готорнодно время был социалистом, это, вероятно, единственный социалист в истории,настолько увлеченный новыми галстуками, что, как нам сообщают, готов не сниматьих и на ночь. Всех этих людей, а также Дона Уондерли и Питера Барнса, Страубрисует храбрыми, способными на любовь и великодушие (как указывает сам Страуб водном из своих позднейших писем ко мне, ни одно из этих качеств не противоречитреакционности; напротив, они для нее характерны). В противоположность имженский призрак (все злые призраки Страуба – женские) холоден и смертоносен, имдвижет исключительно месть. Когда Дон занимается любовью с этим существом в обличьеАльмы Мобли и касается ее, он испытывает “невероятный шок, шок отвращения –словно я прикоснулся к слизняку”. Утром Дон просыпается и видит Альму, стоящуюу окна и молча глядящую в туман. Он спрашивает, что случилось, и она отвечает.Вначале он убеждает себя, что услышал: “Я увидела призрак”. Позднейшие событиязаставляют его подумать, что, возможно, она сказала: “Я призрак”. Но в концеконцов у него не остается сомнений в том, что она сказала нечто гораздо болеестрашное: “Ты призрак”.

Начинается битва за Милберн, штат Нью-Йорк, – и за жизньпоследних членов Клуба Чепухи. Четко и просто разрешаются все сложности, всеголоса романа звучат ясно и выразительно. Мы видим трех стариков, одногомолодого человека и одного подростка – все выслеживаю г мутанта. Мутантпоявляется. Потом определяется победитель. Все это достаточно стандартно. Чтоотличает эту книгу от других, подобных ей, что “поднимает” ее, так этозеркальный эффект Страуба. Какая Альма – реальная Альма? Какое зло – подлинноезло? Как уже было отмечено, романы ужасов обычно легко делятся на те, что имеютдело с “внутренним злом” (как “Доктор Джекил и мистер Хайд”), и на те, чтосвязаны с внешним, или предопределенным, злом (как “Дракула”). Но иногдапоявляется книга, в которой невозможно определить, где проходит граница. Однаиз таких книг – “Призрак Хиллхауза”, другая – “История с привидениями”. Многиеписатели, испытавшие свои силы в жанре ужасов, осознавали, что именно этанеясность источника зла отличает великое произведение от хорошего или простоэффективного; но осознать и исполнить – две совершенно различные вещи, и,пытаясь добиться парадокса, большинство лишь создавали путаницу… Один изпримеров – “Живые и мертвые любовники” (Lovers Living, Lovers Dead) РичардаЛютца. Вы либо попадаете в яблочко, либо промахиваетесь. Страуб попал.

"Мне хотелось расширить изображение по сравнению с тем,что я делал раньше, – говорит Страуб. – Я хотел работать на большом полотне.“Жребий” показал мне, как это сделать и не потеряться среди второстепенных образов.Кроме того, чтобы создать большое полотно, мне хотелось еще добиться сильногоэффекта… Мне не давала покоя мысль, что произведения ужасов хороши, когда онидвусмысленны, сдержанны и негромки. Но, читая [212], я понял, что это путь кпоражению. Произведения ужасов хороши, когда они грандиозны и красочны, когдаестественная способность к творчеству получает в них полное освобождение. Такчто отчасти “расширение”, о котором я говорю, было усилением воздействия: мнехотелось довести дело до громкой развязки, создать максимум напряжения,напугать сильно-сильно. Одним словом, у меня были большие амбиции. Мне хотелосьнаписать что-то очень литературное и в то же время вместить туда все, что язнаю о призраках. И еще мне хотелось поиграть с реальностью, заставить героевсомневаться в том, где реальность, а где – нет. Поэтому я создавал ситуации, вкоторых они: а) действуют в соответствии со своей ролью в книге; б) смотряткино; в) испытывают галлюцинации; г) мечтают; д) переносятся в мир личнойфантазии [213]. Именно это, мне кажется, наш жанр может делать очень хорошо,для этого он лучше всего приспособлен. Материал вроде бы нелепый и неправдоподобный и потому соответствует повествованию, в котором персонажиоказываются в самых разных ситуациях, причем разумом понимают, что некоторые изэтих ситуаций нереальны. И, на мой взгляд, естественно, что такая разновидностьсюжета возникает в рассказах нескольких стариков, – ссылки на собственный опытвсегда глубоко затрагивали меня в романах. Если структура романа имеет сродствос сюжетом, книга производит большее впечатление”.