Он только подозревал, что она не обычный ребенок, и цеплялсяза это подозрение с фанатичным отчаянием” [210].

Джулия, из одноименной книги, рассказывает маленькойчернокожей девочке о другой безымянной девочке, которая изуродовала черепаху.Чернокожая девочка подходит к Джулии и начинает разговор, спрашивая:

– Как тебя зовут?

– Джулия.

Девочка чуть шире раскрыла рот.

– Дууля?

Джулия на мгновение поднесла руку к курчавым волосамдевочки.

– А тебя как зовут?

– Мона.

– Ты знаешь девочку, которая только что играла здесь?Девочку со светлыми волосами? Они сидела и разговаривала. Мона кивнула.

– Знаешь ее имя?

Мона снова кивнула.

– Дууля.

– Джулия?

– Мона. Возьми меня с собой.

– Мона, что делала эта девочка? Рассказывала историю?

– Да. О всяком. – Девочка мигнула.

В “Истории с привидениями” Дон Уондерли очень похоженачинает разговор с другим ребенком о девочке, которая его беспокоит:

– Как зовут ту девочку? – спросил он.

Мальчик помигал, переминаясь на месте, и ответил:

– Анжи.

– Анджи – что?

– Не знаю.

– А почему никто с ней не играет?

Мальчик сощурился на него, потом, видимо, решив, что емуможно доверять, приложил ладошку ко рту и шепотом сообщил:

– Потому что она плохая

Другая тема, которая объединяет оба романа – тема в духеГенри Джеймса, – это мысль о том, что в конце концов призраки усваивают мотивыповедения и, может быть, саму душу тех, кто их видит. Если они злы, то их злопорождено нами. Даже объятые ужасом герои Страуба признают это родство. Природаего призраков, как призраков, вызванных Джеймсом, Уортоном и М.Р. Джеймсом, –фрейдистская. Только после окончательного изгнания призраки Страуба становятсяпоистине нечеловеческими – посланниками мира “потустороннего зла”. Когда Джулияспрашивает, как зовут девочку, убившую черепаху, Мона называет ее имя (онаговорит “Дууля”). А когда в “Истории с привидениями” Дон Уондерли пытаетсяустановить, кто же эта странная девочка, следует такой тревожный диалог:

– Ладно. Попробуем снова. Кто ты?

В первый раз она улыбнулась по-настоящему, но ему не сталоот этого легче. Теперь она казалась совсем взрослой.

– Ты знаешь.

– Что ты такое?

– Я – это ты.

– Нет. Я – это я. Ты – это ты.

– Я – это ты.

На первый взгляд “История с привидениями” – экстравагантнаясмесь всех ужасов и готических условностей, какие только можно встретить вфильмах класса Б, о которых мы только что говорили. Здесь есть одержимостьдемоном (Грегори Бейт, второстепенный злодей, живет за счет своей младшейсестры, которая спасается, и младшего брата.., которому спастись не удается).Есть вампиризм, есть пожирание духами (в буквальном смысле слова: Грегорипожирает свои жертвы после того, как они умирают); есть оборотни самогонеобычного и пугающего типа. Но все эти страшные легенды на самом деле тольковнешняя оболочка истинного сердца романа, а в сердце этом – женщина.., онаможет быть Евой Галли.., или Альмой Мобли.., или Энн Мостин.., а может бытьмаленькой девочкой в грязном розовом платье, чье имя – предположительно – АнджиМол. “Кто ты?” – спрашивает Дон. “Я – это ты”, – отвечает она. И вот здесьпульс этой удивительной книги бьется сильнее всего. Что есть призрак, такпугающий нас, как не наше собственное лицо? Глядя на него, мы уподобляемся Нарциссу,который был так поражен красотой собственного отражения, что расстался сжизнью. Мы боимся Призрака по той же причине, по какой боимся Оборотня: эточасть нашей души, которая не нуждается в мелочных аполлониевых ограничениях.Она способна проходить сквозь стены, исчезать, говорить чужими голосами. Этонаша дионисиева часть.., но все же она наша.

Страуб как будто понимает, что несет корзину, переполненнуюужасом, и блестяще использует этот факт к своей выгоде. Сами персонажи ощущают,что вступили на территорию ужаса; главный герой, Дон Уондерли, пишет ужастики,а в городе Милберн, штат Нью-Йорк, который становится миром его романа, естьменьший мир кинотеатра “Риалто” Кларка Миллигана; во время действия книги в немпроходит фестиваль фильмов ужасов: микрокосм в макрокосме. В одной из ключевыхсцен романа Грегори Бейт перебрасывает одного из положительных героев, молодогоПитера Барнса, через киноэкран; в это время в пустом кинотеатре идет “Ночьживых мертвецов”. Город Милберн полон живых мертвецов, и в этот момент Барнсабуквально вбрасывают в фильм. Этот прием не должен сработать: слишком очевиднои надуманно. Но проза Страуба заставляет его работать. Страуб словно помещаетнас в зал, полный зеркал (в книге он трижды вольно пересказывает историюНарцисса): нам постоянно напоминают, что лицо, смотрящее из зеркала, то жесамое, которое смотрит в него; книга говорит, что нам нужны истории опризраках, потому что мы сами, в сущности, призраки [211]. Неужели это такаяуж сложная и парадоксальная мысль, учитывая, как коротка наша жизнь в мире, гдеМамонтове дерево живет две тысячи лет, а галапагосская морская черепаха можетпротянуть тысячу?

Своей силой “История с привидениями” обязана в основномтому, что исходит из факта, что из четырех архетипов, которые мы обсуждаем,Призрак – самый могучий. Концепция призрака для хорошего романа осверхъестественном – все равно что образ Миссисипи в “Гекльберри Финне” МаркаТвена; это больше чем символ или архетип; это часть того бассейна мифов, вкоторый мы все погружены. “Вы не хотите узнать о проявлениях в ней разныхдухов?” – спрашивает младший священник у старшего, когда в “Изгоняющем дьявола”они готовятся к заключительному столкновению с Риган Макнил. Он начинаетперечислять их, но отец Меррин обрывает его: “Есть только один дух”.

И хотя в “Истории с привидениями” есть и вампир, иоборотень, и призрак-людоед, на самом деле в ней лишь одна фигура:Альма/Анна/Энн-Вероника.., и маленькая Анджи Мол. Дон Уондерли говорит, чтооблик ее изменчив (индейцы называют это “маниту”): она скорее ветвь, а некорень; все это похоже на покер. Когда мы открываем выигрышную комбинацию, тообнаруживаем, что главной картой нашей колоды Таро является Призрак.