– Хорошо, возвращаюсь.

– Ага… – Записав что-то в журнал, майор снял трубку телефона: – Осташев! Зайди ко мне.

В кабинет вошел тот самый милиционер в бронежилете, что сопровождал Глеба и остальных задержанных.

– Вы где этого взяли? – спросил майор.

– Там же, где всех. При досмотре, в тачке ехал. А что?

– Говорит, что не помнит, как его зовут. Хочет вернуться в камеру.

– Да-а? – Осташев всмотрелся в лицо Глеба. – Трезвый вроде.

– Досматривали его?

– Ну да, омоновцы еще. Телефон отобрали, как положено. Он там, в ящике. Еще сумка с вещами была.

Майор выдвинул ящик стола, достал мобильник Глеба.

– Батарея села. Осташев, а в сумке что?

– Барахло носильное, диски компьютерные в количестве двух штук. Ничего интересного.

– Ясно. Все одно к одному. Гражданин, вы точно уверены, что не помните своих данных?

– Не помню, – подтвердил Глеб, чувствуя себя последним кретином.

Побарабанив пальцами по столу, майор поднял на Осташева красные глаза:

– Короче, отведи-ка ты его в «десятку». И пусть посидит до вечера. А там Иваныча смена, вот пусть он и разбирается.

Глеб встал, дурашливо поклонился майору:

– Премного благодарен.

Осташев от дверей спросил:

– Может, дурку вызвать?

– Иваныч решит, – уклончиво ответил майор.

Камера под номером десять оказалась намного меньше «четверки». Здесь имелся только коричневый унитаз в углу и узкий топчан у противоположной от входа стены. Окна не было. Не было в камере и сидельцев.

– Одиночка, – усмехнулся Глеб, когда дверь за ним закрылась. – Что ж, так оно даже лучше.

Он прилег на топчан и закрыл глаза…

Этот сон не понравился Глебу с самого начала. Слишком холодным, неуютным он был. Стойкое ощущение опасности, возникнув в самом начале, не оставляло Погодина до момента пробуждения. Он точно стоял на краю пропасти, и малейшее неверное движение могло привести к падению в бездну.

Ветер гнал легкую поземку, заметая корявые полярные березки. День, едва начавшись, потух; невидимое за облаками солнце ушло за горизонт, быстро смеркалось. Клаус приказал горным стрелкам остановиться. Он поднялся на косо торчащий из снежных застругов скальный обломок, стянул рукавицы и достал бинокль. Бронзовые окуляры обожгли веки, на глаза навернулись слезы. Клаус выругался, сморгнул и осмотрел лежащее впереди плоскогорье.

Ему открылся безрадостный северный пейзаж – снег, камни, темная полоска леса на юго-востоке и неровный контур горного массива на севере.

«Джек Лондон придумал правильный термин – «белое безмолвие», – подумал Клаус, убирая бинокль в футляр.

Надо было торопиться, чтобы до наступления полной темноты добраться до леса. Ночевать на ветру, под открытым небом, в глубоком снегу значило поставить всю операцию под угрозу срыва.

«Группа еле тащится, – оглядев своих бойцов, скривился Клаус. – Герои Нарвика! Горные великаны! «Северная звезда укажет нам дорогу к победе»! Какая тут, к черту, победа… Эти русские снега доконают кого угодно. Впрочем, и тут обман. Никакие эти снега не русские, а лапландские. Русские были два года назад под Волоколамском, там, где остался Дитрих, а я едва не потерял руку. Проклятие, а ведь если бы потерял, сидел бы сейчас где-нибудь в канцелярии с соответствующей нашивкой на мундире штурмбаннфюрера, перекладывал бумажки и каждый день видел Клару…»

К командиру спецгруппы, неожиданно застывшему без движения на голой скале, подошел человек в собачьей парке. Он единственный из всего отряда не имел оружия.

– Герр гауптштурмфюрер, какие-то проблемы?

– Нет, герр Гофман, просто задумался.

Клаус с неприязнью оглянулся на «господина инспектора», как официально именовался сотрудник «Аненербе», прикомандированный к спецгруппе. Этот человек с бледным, точно припорошенным снегом лицом пугал и злил Клауса. И чтобы скрыть замешательство, он заорал на осевших в снег солдат:

– Подъем, проклятые лентяи! Нас ждет лес, жаркий костер и хороший глоток шнапса перед сном! Но время не ждет!

Стрелки с ворчанием поднялись и гуськом двинулись к далекому лесу. Обершарфюрер, а попросту фельдфебель Йонсон, швед по национальности, выслал вперед боевое охранение из двух бойцов, но вскоре был вынужден отозвать их – ветер усилился, и поземка превратилась в низовую метель.

– Вы любите Джека Лондона? – поинтересовался из-за спины Клауса шагавший следом за ним «господин инспектор».

– С чего вы взяли? – грубовато спросил командир спецгруппы, про себя удивившись сходству мыслей.

– Да так… – герр Гофман помахал в стылом воздухе меховой рукавицей. – «Время не ждет»…

– Люблю, хоть он и проклятый янки! – с вызовом буркнул Клаус. – В книгах Лондона ни на йоту нет той заумной ерунды, что заполняет сотни томов всемирно известных писак. Если бы он был немцем, я бы при встрече пожал ему руку. Да я и так пожму эту самую руку, когда встречу его!

«Господин инспектор» рассмеялся:

– Мой милый герр Родд, в ближайшее время это у вас никак не получится.

– Почему?

– Видите ли, Джек Лондон умер. Еще в шестнадцатом году.

– Ну и молодец. Эта поганая жизнь доконает кого угодно… – прошептал Клаус в обросшие инеем усы.

Разговор с «господином инспектором» раздражал его. Если начистоту, Клауса раздражало все: эта дикая северная страна, горные стрелки из дивизии «Норд», оказавшиеся под его началом, а главное – непонятное задание, от которого за километр несло «собачьим дерьмом». «Вляпаться в собачье дерьмо» – так в их штурмбанне, батальоне специального назначения СС, где Клаус прослужил два с лишним года, назывались заведомо опасные или даже невыполнимые задания.

Костер, разложенный на дне глубокой снежной ямы, догорал. Метель утихла, и над голыми ветвями лиственниц высыпали крупные северные звезды. Уставшие за день стрелки паковались в спальные мешки, Йонсон расставлял караулы. Клаус, подсвечивая себе потайным фонариком, разглядывал карту. До цели, неведомого Дань-озера, лежащего посреди безлюдного плоскогорья, оставался всего один дневной переход. Но, черт возьми, этот переход еще нужно было совершить!

«И самое паскудное, что нам предстоит не атака на секретный командный пункт русских, не уничтожение огневой точки, зенитной батареи или поста связи, а поиски кладбища местных шаманов-нойдов, – скрипел зубами Клаус. – Ух, черт бы побрал всех этих затейников из «Аненербе»!»

Он вспомнил текст приказа, полученного перед выступлением спецгруппы: «По обнаружении кладбища обеспечить его оборону вплоть до распоряжения господина инспектора Гофмана».

«Наверняка этот оккультный индюк будет рыться в шаманьих костях, выискивая какую-нибудь мистическую дрянь! – Мысли Клауса становились все злее, все ожесточеннее. – Нашим генералам и фюрерам лучше было бы озаботиться увеличением производства танков, пушек и самолетов. Колдовскими штучками войны не выиграть, особенно здесь, на земле древнего Йотунхейма. Здесь царство Локи, отца обмана. Здесь – белое безмолвие, а белый цвет нуждается в красках, из которых самые яркие – красная и черная. Залить эту землю кровью русских, закоптить ее дымами горящей техники, а уж потом можно и тревожить древние кости».