– Да, Ваша честь! У меня есть вопросы к следователю! – Федорчук, конечно, ждал этого момента, и больше всего хотел, чтобы слышал сейчас подзащитный. – Игорь Николаевич, скажите, – начал Леха, гроза прокуроров и следователей, и испугался, что может вылететь из его уст придуманное им прозвище Сунину, «Джунгар», – вы обещали подсудимому условный срок за покаянное признание?

– Возражаю, Ваша честь! – приподнявшись, изрек Андриан Анатольевич.

– Алексей Игоревич, вы можете переформулировать вопрос? – судья не стал снимать его с обсуждения, понимая, что следователь не такой уж дурак, чтобы добровольно накинуть себе удавку на шею.

– Легко, Ваша честь! Подсудимый верит, что получит условный срок наказания и поэтому согласился, написать явку с повинной! – переиначил адвокат вопрос следователю, хотя, по сути, они были одинаковыми. Но Джунгар не уловил таких тонкостей.

– Ваша честь! Протест! Следователь не может и не должен уговаривать или обещать! – с места закричал вдруг осипший Андриан Анатольевич, жалея, что накануне обожрался мороженым и застудил голосовые связки. Теперь срывал и сажал голос в неожиданном для себя крике.

– Протест отклонен! – судья не видел опасности в вопросе адвоката и понимал, что и защитник об этом тоже знает. – «Неужели тянет время»? – подумал слуга закона.

– Я не мог такого обещать! Судьбу подсудимого решает суд! Явка с повинной – личное и не принудительное волеизъявление, тогда еще подследственного, в надежде на смягчение приговора суда. Маскаев добровольно начал сотрудничать со следствием. И возможно, суд это все учтет! – отрезал от себя Игорь Николаевич все подозрения, что он, якобы, обещал и уговаривал Маскаева написать явку с повинной. То есть, он как бы бросал подсудимого теперь полностью на независимое и справедливое решение суда.

Адвокат и хотел услышать и ждал, когда и доверитель тоже услышит и поймет, что Сунин дурачил его и водил за нос в своих личных и корыстных целях. И до подсудимого вдруг дошло. Он поднялся со скамьи, желая обратиться к суду, но у него пересохло в горле, и он не мог сдвинуть язык. Петр Федорович заметно волновался и испытывал теперь брезгливое чувство к следователю, возмущенный его ложью и подтасовкой фактов. Он пытался что-то сказать, но заикался и не выговаривал слова:

– В-ваша… ч-честь!..

– Подсудимый! Вас слово не давали… Ну, хорошо, спросите… Что вы хотели сказать? – снизошел судья до беспомощного, простого мужика.

– С… о… слово т… того… на… Ни…ничего! – выступило косноязычие у Маскаева, и он снова сел.

– Адвокат! У вас есть еще вопросы? – судья давал возможность выговориться Федорчуку, чтобы узнать до конца его аргументы в пользу подсудимого.

– Да, конечно, Ваша честь! – не терял возможности заступник, уличить и раскрыть замыслы Сунина. И хотел, чтобы скорее их увидел и понял доверитель, а сам Федорчук не первый день знал Джунгара и изучил его натуру. И не раз уже сталкивался с ним в суде. – У вас в деле я все искал и не мог найти улик в преступлении Маскаева и отсюда мой вопрос…

– Ваша честь! – перебил и взвился прокурор. – Вопрос носит по смыслу провокационный характер!

– Отчасти, да – согласился судья.

Но заместитель Нюрки всегда думал, что он намного умнее Федорчука и решил сыграть на опережение:

– Ваша честь! Я могу все разъяснить!

Судья сильно удивился, что следователь брался объяснить то, чего даже ему, судье, казалось сделать невозможно или крайне трудно. Сербенев хорошо изучил все дело и тоже задавался таким же вопросом. Но он не мог сейчас останавливать Сунина только из-за того, что вмешательство выглядело бы слишком заметной и откровенной игрой на поле со стороны обвинения. И он, глядя на самонадеянного следователя, качал головой то вниз и то вверх, словно давая разрешения на продолжение речи заместителю начальника межрайонного отделения следственного комитета. Так всем могло показаться со стороны. А на самом деле судья всего лишь задумался и не знал, как снять с обсуждения вопрос адвоката. И очень сожалел, что позволил Сунину осуществить свои намерения, как разъяснить то, чего невозможно сделать в принципе. Следователь, не дождавшись разрешения судьи, не посоветовавшись ни с ним, ни с прокурором заранее, как бывало раньше, ни с судьей до судебного заседания, продолжил:

– Во-первых: мы очень внимательно и досконально изучили предоставленные материалы возбужденного уголовного дела из Липецка…

– «Мы» – это вы и полковник Хомин? – адвокат умышленно сбивал служаку с заготовленной речи.

– Уважаемый адвокат! Вы не можете и не должны задавать вопрос напрямую допрашиваемому в суде любому лицу… Вы их адресуете судье, и суд принимает решение оставить его или снять с обсуждения! – поспешил судья на помощь Сунину. Останавливать теперь допрос он считал преждевременным: – Продолжайте, Игорь Николаевич! – включал он зеленый свет на дорожке следователя.

– Я изучил все протоколы допросов девочки, то есть потерпевшей Маскаевой Ирины Петровны – в Липецке. Я лично допросил ее в присутствии матери. И где бы вы видели, чтобы 14-летняя девочка, даже еще 13-летняя, могла бы сочинить такую историю про родного отца? Вы ведь тоже юрист, господин Федорчук! – тут он без посредников переключился на адвоката. И судья не сделал ему замечания. – И вы хорошо знаете, в таких делах, интимного, сексуального характера, то есть в половых преступлениях, свидетелей, как правило, не бывает!

– Адвокат Федорчук, вы получили ответ на свой вопрос? – судья теперь как можно быстрее хотел прервать пояснения следователя, поскольку положение того выглядело шатким, а доводы – неубедительными.

– Ваша честь! – адвокат все еще продолжал стоять, как и Сунин, с той лишь разницей, что один стоял за столом для стороны защиты, а другой – за маленькой трибуной, где допрашивали свидетелей, потерпевших, экспертов и разных других специалистов. – Лишь небольшое уточнение!

– Хорошо, уточните! – разрешил судья, понимая, что раз кипяток разлит, пусть остывает.

– Скажите, Игорь Николаевич! Вы допрашивали сначала девочку, Маскаеву Ирину, а потом допрашивали ее отца, Маскаева Петра Федоровича? В Липецке ведь его не допрашивали? Это видно из материалов дела и по датам допросов каждого из названных лиц. Это так?

– Да! – ответил следователь.

– Мне почему-то бросилось в глаза, – выводил витиеватые узоры своей речи несгибаемый Леха, – что пояснения девочки, а потом отца идентичны. Совпадают по содержанию текста, даже больше не по сути, а по конкретным выражениям и по их последовательности. То есть конгруэнтны, как геометрические фигуры и как бы, по вербальному осмыслению…

Сербенев не выдержал, чтобы не внести ясность, а может и осадить адвоката по пути выстраивания им своей лукавой логической цепочки, в которой Сунин мог и не уловить тайного подтекста. Судья видел и понимал, что Федорчук тоньше чувствует