Негромкий шорох сбоку заставил его замереть. Шорох не умолкал, и Ульдиссиан повернул на звук. Может быть, это брат, а может, и нечто куда более зловещее.

А может… а может, и все то же самое, вчерашнее существо.

Невзирая на риск, Ульдиссиан двинулся дальше. Мендельн где-то здесь, а все прочее – несущественно. Если его последняя догадка верна, древоподобный великан может даже помочь в поисках. Да, на первый взгляд мысль нелепая… однако, наткнувшись на обитателя джунглей, Ульдиссиан непременно попросит его о помощи.

Чуть в стороне от первого послышался новый шорох. Ульдиссиан снова замер на месте, а едва успев перевести дух, услышал шорох, донесшийся еще с одного, с третьего направления.

Кто бы ни прятался в зарослях, он далеко не один.

В памяти замелькали образы морлу. «Пожалуй, в лагерь пора возвращаться», – подумал Ульдиссиан, но было поздно. Теперь шорохи слышались отовсюду, со всех сторон приближались к нему.

Среди деревьев замаячил темный силуэт, за ним еще один, и еще. Пригнувшись пониже, Ульдиссиан двинулся к ближайшему. Несмотря на все свои неудачи, спокойно стоять да ждать, пока жуткие твари не прирежут и его, и спутников, он вовсе не собирался. Если удастся убить хоть одного, это будет, пусть невеликая, но победа…

А о большем Ульдиссиан не мог и мечтать.

Темный силуэт, как по заказу, свернул навстречу. Когда он приблизился, Ульдиссиан заметил, что чудовищным шлемом в виде бараньего черепа, в каких щеголяли демонические прислужники Церкви, голова противника не отягощена.

Выходит, мироблюстители… а может статься, даже инквизиторы. Как ни странно, Собор Света все это время знать о себе не давал, хотя Ульдиссиан был уверен, что интереса к нему они не утратили.

Противник приблизился настолько, что Ульдиссиан слышал его учащенное дыхание. Не знай он, кто это таковы – мог бы поклясться: вражеский воин не на шутку встревожен и даже слегка напуган.

Злорадно усмехнувшись, Ульдиссиан обогнул врага сбоку. Еще немного, и оба окажутся там, где нужно…

Но темный силуэт вновь резко свернул в сторону и на сей раз двинулся прямо туда, где прятался Ульдиссиан.

Не желая более ждать, сын Диомеда бросился на него.

Увы, быстрый смертоносный удар прошел далеко мимо цели: враг избежал его, невзначай споткнувшись и уклонившись вбок. Сцепившись друг с дружкой, оба выронили оружие. Понимая, что эта утрата значит для него куда больше, чем для соперника, Ульдиссиан бессильно выругался. Окруженный врагами, он лишился единственного шанса хоть как-нибудь отомстить за собственную смерть.

Подумав об этом, крестьянин с еще большей яростью навалился на противника, благодаря одной только грубой силе сумел подмять воина под себя и потянулся к его горлу.

Но прежде, чем Ульдиссиан успел претворить желаемое в жизнь, его схватили, оттащили от намеченной жертвы и заломили руки за спину. Вооруженные воины окружили его толпой.

Кто-то принес факел и сунул его Ульдиссиану под самый нос – несомненно, с тем, чтобы какой-нибудь высший иерарх Церкви, а может, Собора, сумел его опознать.

– Это он! – объявил грубый голос.

Ульдиссиан приготовился к тому, что его закуют в кандалы… но вместо этого его вмиг отпустили.

Все, кто столпился вокруг, отступили прочь, один за другим опустились перед ним на колени, оставив на ногах только факельщика. Последний, не сводя с Ульдиссиана глаз, поднес пламя поближе к собственному лицу.

– Хвала высшим силам! Святейший! Нашелся! – выпалил… Ром.

Мендельн открыл глаза. Казалось, кто-то только что окликнул его по имени. Поначалу решив, будто это брат, он поднялся, огляделся вокруг. Однако Ульдиссиана поблизости не обнаружилось, и Мендельн заподозрил неладное.

Но тут его снова окликнули.

– Сюда, – манил голос. – Сюда…

Куда идти, Мендельн каким-то образом понял без пояснений и ни минуты не колебался. Все страхи, все опасения насчет творящегося с ним остались позади. Теперь им двигала только безудержная любознательность.

Удостоверившись, что его никто не заметит, Ульдиссианов брат ускользнул в джунгли. Странно, однако здесь Мендельн чувствовал себя куда увереннее, чем дома, в Сераме, как будто оказался в каких-то заветных, милых сердцу краях, о которых до сей поры отчего-то не вспоминал.

Шагая с обычно не свойственной ему прытью, Мендельн углубился в заросли. Голос, не умолкая, манил вперед, подсказывал, где свернуть, и брат Ульдиссиана следовал его указаниям без тени сомнения.

Насекомые с тех самых пор, как путники въехали в эти буйно цветущие земли, держались от него в стороне. Кто-кто, а они живо почуяли в нем перемены, инакость, с которой сам Мендельн только-только начал осваиваться.

Несмотря на темноту, видел он все вокруг без труда. Да, сумеречно… но его зрение обрело необычайную остроту. В какой-то мере, сейчас Мендельн видел много лучше, чем днем: окрестности сделались куда четче, куда определеннее прежнего.

– Поверни… поверни, – велел голос.

Послушно свернув, Мендельн прошел еще с десяток шагов и приостановился.

Однако новых указаний голос ему не давал.

Недоуменно наморщив лоб, Мендельн сделал еще шаг…

И прямо перед ним, откуда ни возьмись, появился, вознесся к небу сверкающий глянцем, ничуть не тронутый вездесущей растительностью каменный обелиск. Высотой более чем в два роста Мендельна, вытесан он был, похоже, из обсидиана. В свое время образчики диковинного черного камня, приобретенные Киром у одного из заезжих купцов, привели Мендельна в подлинное восхищение, и то, что оказалось сейчас перед ним, ничем иным, кроме обсидиана, быть не могло. Однако в первую очередь его внимание привлек не столько сам островерхий обелиск, сколько вырезанное на каждой из его граней.

Новые письмена. Все те же загадочные древние знаки.

Строки тянулись от вершины до основания, и, если как следует приглядеться, словно бы едва уловимо мерцали. Мендельн, как сумел, произнес их, разобрав достаточно много символов, чтоб получить хоть примерное представление о значении остальных.

По мере чтения письмена становились понятнее. Взволнованный до глубины души, Мендельн принялся читать высеченное на первой грани снова и снова. С каждым разом смысл начертанного обретал все большую и большую ясность. Лицо Мендельна засияло особым, свойственным разве что детям восторгом: написанное исполняло его благоговейного трепета.

Позабыв обо всем остальном, Мендельн читал и читал…

* * *

Не в силах поверить собственным глазам, Ульдиссиан замер, глядя на Рома – на Рома, отъявленного злодея, отрекшегося от прежней преступной жизни.

– Что… что ты здесь делаешь? – осведомился Ульдиссиан.